Примерное время чтения: 17 минут
1839

Накопали на 50 лет вперёд. Археологи - о древних городищах и кладах Югры

Еженедельник "Аргументы и Факты" № 33. АиФ-Югра 15/08/2018
Оксана Белогай / Из личного архива

Какие сокровища хранят недра югорской земли, кроме нефти и газа, рассказывают археологи «Музея Природы и Человека»: заместитель директора по научной работе, Оксана Белогай, заведующий отделом археологии, кандидат исторических наук Александр Шмидт, заведующая сектором сохранения объектов культурного наследия, отдела археологии, кандидат исторических наук Татьяна Собольникова.  

Про выбор профессии

Наталья Пивоварчик, АиФ-Югра: Как вы пришли в археологию?

Оксана Белогай: Заболела ею в пятом классе, когда у нас дома появился первый цветной телевизор, и я увидела передачу про раскопки гробницы Тутанхамона. Помню, после этого в школе писали сочинение на тему «Кем ты хочешь стать?», я написала очень эмоциональное сочинение про то, что хочу стать археологом, но моего рвения не оценили, сказали, что и тема плохая, и ошибок много, и что надо реальнее смотреть на вещи. К счастью, в моей жизни не все учителя были такие, в старших классах появилась учительница-историк, она меня поддержала, и, отчасти, благодаря ей, я не передумала. Ещё в школе выписывала книги по археологии из научной библиотеки Томского государственного университета. В свою первую экспедицию на практику поехала, понимая, что буду делать.

Александр Шмидт: Мечта детства. В 10 лет стали изучать историю в школе, и с тех пор я решил для себя, что буду археологом, а с 1 по 3 класс хотел быть геологом. Представление об археологии было весьма смутное: клады, пирамиды. В старших классах увидел объявление, что требуются школьники в экспедицию на раскопки сибирских курганов. Поехал, но что там будет, понятия не имел. Для меня было откровение, что нас заселили в палатки, что готовили еду на костре.

Татьяна Собольникова: Я в школе проявила интерес к истории в целом. Потом к нам пришли студенты исторического факультета на практику, вовлекли в жизнь истфака, мы в 8-9 классе вместе с ними на маёвки ходили, много общались. После первого курса истфака была археологическая практика, тогда я и сделала выбор.

Первые находки  

- Помните свою первую находку?

О.Б.: Это была очень комичная история. На первой археологической практике мы копали могильник в Томской области, который исследовали уже не первый год. Начали вскрывать раскоп, и тут - кусочек деревяшки. Мне сказали очень аккуратно кисточкой расчищать. Я корпела час, а когда подняла деревяшку, поняла, что надо мной пошутили - там лежала бутылочка из-под мази «Дэта» (смеется). Но после этого было настоящее погребение с большим набором бронзовых украшений, хорошей сохранности костяком, и я до конца учёбы в университете занималась изучением этого могильника.

А.Ш.: У меня в самой первой экспедиции отвалился какой-то кусочек от лопаты, так я решил. Стал потихонечку отщеплял от него крошки и в руке растирать. Подошёл старший товарищ, показал этот кусочек бригадиру, а тот поздравил с первой находкой. Оказалась костяная накладка на лук 4-5 век до н.э.

Т.С: Первые мои раскопки были в устье реки Конды. После первого курса копали большое неолитическое жилище. Так как я занималась в художественной школе, меня часто освобождали от работ на лопате, для того, чтобы рисовать находки, так у меня была возможность подолгу их рассматривать. В аспирантуре именно неолитическая керамика была объектом моих исследований. А Конда тогда запомнилась на всю жизнь, и я решила, что обязательно сюда вернусь.

Раскопки в Югре

- Как оказались в округе и где уже успели покопать?

О.Б.: В первый раз приехала в Югру в 1997 год в составе экспедиции Томского государственного университета. Мы работали на памятниках в Хулимсунте, а затем - в Малом Атлыме. Первые впечатления от округа были яркие и эмоциональные. Поэтому, когда в 1998 году нас пригласили с коллегой работать в окружной краеведческий музей, согласились. В этом году исполнилось 20 лет, как мы приехали на время, набраться опыта, подзаработать денег и вернуться домой – не получилось (улыбается). Работала в Берёзовском, Кондинском, Октябрьском, Ханты-Мансийском районах. Много лет исследовала средневековые городища и поселения возле Ханты-Мансийска, например, Самаров городок. В 2000 году с коллегой почти месяц работали по обмену в Венгрии, на раскопках поселения бронзового века.

Фото: Из личного архива/ Оксана Белогай

А.Ш.: Сначала пригласили работать на Ямал в музей села Мужи на должность заместителя директора по науке, позднее переехал в Ханты-Мансийск. Пока не устроился в музей, проводил обследование в бассейне реки Пим около Лянтора, потом участвовал в раскопках на реке Большой Салым, там неолитическое поселение. Три года, как работаю в музее. Был на раскопках на аварийном памятнике – древнем городище Няксимволь в Березовском районе и в совместной экспедиции археологов и палеонтологов на местонахождении Комудваны в Октябрьском районе, в настоящее время это самая северная из известных стратифицированных стоянок эпохи верхнего палеолита на территории Западной Сибири.

Т.С.: Я после университета переехала в Сургут следом за своим научным руководителем. После аспирантуры работала преподавателем, в том числе вела археологию, первобытную историю. Но со временем стали сокращать часы на практике, и полевая археология от меня отдалилась. Поэтому в 2008 году приняла приглашение работать в Ханты-Мансийске в Центре сохранения наследия. Первое время плотно занималась инвентаризацией ранее выявленных объектов. Памятники археологии у нас активно начали выявлять в 70-80 годах во время строительства и разработки месторождений – тогда в округ и пришла большая археология. Но серьезно изучать их в то время возможности не было. Такие памятники с течением времени необходимо обследовать, актуализировать по ним информацию, уже современными приборами проводили съемку на местности, чтобы точно знать, где они, нанести на карту.

Постепенно в рамках грантовой деятельности перешла к своим собственным исследованиям: на протяжении трёх лет занималась исследованием городища 10-12 веков Чебачья Пристань-2 в Ханты-Мансийском районе недалеко от деревни Согом. Это большое городище, которое было, к сожалению, случайно повреждено, поэтому мы вели спасательные работы, чтобы изучить хотя бы остатки. Там были получены очень интересные материалы, в частности, большое количество керамических сосудов.

Вообще, это городище – «удача» для археологов, потому что оно горело, и большое количество артефактов сохранилось на месте, как они были. Часто археолог имеет дело с заброшенным поселением, откуда местные жители всё вынесли, когда уходили. Здесь из-за пожара хорошо сохранились и сами конструкции, мы расчистили и увидели, каких размеров были постройки, какие строительные приёмы использовали, детали отдельные. Хорошо сохранились керамические сосуды, даже удалось найти целые горшки, что для наших краёв редкость, потому что они приходят к нам в виде отдельных фрагментов. Очень много костей, екатеринбургские археозоологи определили по ним виды животных, мы теперь можем определить тип питания, объекты охоты. Полевые исследования длились три года. Удалось выяснить, что городище построили на месте неолитического поселения.

- Вы сказали, что это большое городище. А каких размеров?

Т.С.: Сама площадка небольшая, но городище имело очень масштабную систему обороны в виде двух рвов и валов, а с тыльной стороны располагалось поселение. Визуально в современном рельефе это впадины: 9 впадин – 9 построек. Вообще в районе Согома очень много памятников. Но это единственное городище, которое имело такую развитую систему обороны и посад – поселение. Вероятно, оно было центром данного микрорайона в эпоху Средневековья, возможно, даже ремесленным, потому что нашли много шлака. Сейчас этот интересный памятник перешел в этап кабинетного изучения.

Про богатырские городки на Конде

- Этим летом где была экспедиция?

Т.С.: В устье Конды, в районе поселения Болчары. Эта территория была слабо изучена. В архивах сохранились свидетельства исследователей столетней давности о богатырских городках и данные экспедиции 80-х годов. Но в этих непроходимых лесах  никто серьезно не работал. Второй год в рамках гранта Российского фонда фундаментальных исследований и правительства ХМАО мы проводим там масштабные археологические разведки. Уже нашли порядка 50 поселений и городищ.

- Вы видите их невооруженным глазом?

Т.С.: В наших таёжных условия в почве хорошо видны признаки таких объектов. Чем они больше были изначально, тем лучше выражены в современном рельефе, в виде ям правильной формы, с обваловками. Местные жители, когда с нами поездили в роли проводников, тоже стали замечать признаки памятников, и в этом году уже встречали с информацией: «Вот там подобное видели». Но, к сожалению, именно в Кондинский район приезжает много «чёрных копателей». Благодаря их деятельности мы утрачиваем крупицы информации тех далёких периодов истории, о которых у нас больше ничего и нет, кроме отдельных предметов и изделий. Мы часто встречаемся со следами их деятельности, когда копают без системы, варварски, достают то, что им надо, то, что им кажется ненужным, выбрасывают.

Про «черных копателей»

- Эти копатели – местные жители?

О. Б.: Не всегда. Хотя, местные тоже есть. В Ханты-Мансийске памятники на холмах перелопатил местный житель. Я вела раскопки уже после него, почти весь металл был вынут из культурного слоя.

А.Ш.: Сейчас «чёрное копательство» - это уже даже не предмет наживы, это хобби, и очень дорогое.

- То есть у них идеология своя есть?

О.Б.: Да, это романтика поиска, обладание ценным уникальным предметом. Человек, который перекопал памятники в городе, не скрывая сказал, что «меня эти вещи радуют».

Т.С.: Разрушение памятника - это необратимый процесс. Если природу губят, то через сто лет деревья снова вырастут, что-то восстановится. А история, которую мы, так или иначе, разрушаем, уже необратима,  она так и останется для нас закрытой страницей. В качестве примера, на последних раскопках в Няксимволе были найдены уникальные ажурные бронзовые изделия, которые свидетельствуют о связях населения, которое там жило, с достаточно далёкими территориями – южными, восточными регионами.  В местных источниках информацию о них я не нашла, и только в Интернете случайно наткнулась на сайте кладоискателей на аналогию. Они выкладывают предметы и спрашивают: «Что это? Кто может пояснить?». А они же сами вырвали их из контекста. Мы, когда раскапываем, фиксируем всё, то есть, у нас уже дополнительная информация к этому предмету появляется. С металлом, как правило, сохраняется органика, мы её сдаём на радиоуглеродный анализ, который позволяет установить дату, время. Представьте, когда этого всего нет! Это просто побрякушка, даже специалист по внешнему виду иногда мало что может сказать.

О.Б.: Ещё немаловажный аспект: всё, что находят археологи, вводится в научный оборот посредством публикаций, информация становится доступной любому человеку, а всё, что выкопали поисковики, остаётся у них. Мы, как правило, не поддерживаем с ними связь, хотя у них есть желание ездить на те памятники, которые они нашли, и даже публиковаться. Но это невозможно. Ведь нет у нас, например, любительской хирургии, не может человек взять скальпель и сделать операцию просто потому, что ему интересно, то же самое и с археологией – здесь нет места непрофессионалам. Копатели с этим не согласны. Это жёсткое противостояние между профессионалами и любителями, и, честно говоря, конца этой проблеме мы не видим.

- Может, действительно, взять их в помощники?

О.Б.: Они же не все честны. Могут вернуться на раскопки уже одни.

Т.С.: В лесу, где-то далеко от населённого пункта, не поставишь у каждой сосны полицейского. В Нижней Конде, например, 1 участковый на 300 км.

О.Б.: В округе более 5 тысяч памятников археологии, никакие государственные органы, никакие археологи не смогут все защитить, только ответственное отношение всех нас поможет бороться с варварским разрушением памятников.

Т.С.: В тех районах, где мы работаем, местное население уже рассказывает, что видели чужих людей с металлодетекторами, иногда сами просят их уехать, если есть возможность, сообщают участковому.

Случайные клады

- Но ведь порой к вам попадают такие случайные находки от обычных людей, вырванные из контекста. Наверняка, геологи и нефтяниками много находят?

О.Б.: К нам обращаются разные люди, говорят, что что-то нашли. Так к нам попал знаменитый Пойковский клад. Пришли нефтяники и сказали, что путешествует с ними с вахты на вахту пакет, а там – какие-то «бронзяхи». Чудо, что его не выкинули. Эта уникальная коллекция стала поводом для выставки, которая состоялась в этом году.

Мы, к сожалению, не смогли выехать на место и обследовать территорию, эти люди сами не знали, где конкретно нашли отливки. Ясно было, что это однотипные изделия, которые хранились вместе. Условно такие собрания мы называем «клад». Проблема археологии, что всё, что мы находим, оценивается субъективно. Даже есть шутка у археологов всего мира: «Если предмет не понятен, то, возможно, он ритуального назначения» (смеется).

Когда копаешь, снимаешь слой за слоем, всё фиксируешь, но зачастую сложно определить, для чего была эта ямка и почему здесь лежат эти вещи. Поэтому очень важно всё зафиксировать, ведь наука двигается вперёд, может быть, потом станет понятно, для чего всё это было нужно.

Мы берём из раскопа не только предметы, но и дерево, камни, почву. Зная породу, можно определить: местная она или её сюда принесли. Почву смотрят на наличие различных спор, паразитов. Ведётся огромный спектр работ! В последнее время сложно представить, что мы поехали, отыскали памятник, раскопали и просто положили на полку предметы, как было раньше.

Всё, что мы привезли из экспедиций за последние годы, дополнительно исследуют в научных центрах Москвы, Санкт-Петербурга, Новосибирска, Тюмени, Томска и даже за границей. Все результаты публикуются. У нас очень обширные партнёрские связи. С нами работают потому, что мы собираем и предоставляем другим исследователям возможность изучить качественно собранные, зачастую – уникальные образцы. Это касаемо не только археологии, но и всех наших научных направлений в музее. Мы много лет старались, чтобы заработать репутацию надёжного научного партнёра и теперь благодаря взаимному обмену информацией мы зачастую получаем необходимую помощь безвозмездно.

Про романтику и мечты

- Археология - одна из самых романтичных профессий?

О.Б.: Конечно, есть определённая романтика, особенно в полевых исследованиях, но на самом деле это очень тяжёлая профессия, требующая многообразия знаний.

Т.С.: Современная археология – это динамично развивающаяся наука. Есть такой стереотип, что мы сидим в кабинетах или с кисточками, с лопатами, но на самом деле современному археологу надо очень много знать, ориентироваться в спектре других наук, потому что они помогают получить максимум информации из источника. У меня одноклассница как-то захотела посмотреть на экспедицию, была с нами на раскопках в течение недели, и сделала вывод, что археолог – какой-то супер-человек, потому что мы и рисуем, и чертим, и с приборами разными работаем.

- Есть какая-то мечта, конечная цель в работе? Где-то оказаться, что-то найти?

Т.С.: У меня сейчас мечты более материальны, например, свой катер. На Конде без такого транспорта - никуда. Но мечты разбиваются о реальность. Все равно потихоньку каждый год двигаемся вперед, появляются новые знакомства среди местного населения, они начинают помогать. Если первый год мы приезжали, они настороженно смотрели, сейчас уже нас ждут.

А.Ш.: Помимо основных задач в музее, мы работаем по грантам. Например, я и мои коллеги из пяти регионов работаем по теме «Археологические  и антропологические исследования на территории Западной и Средней Сибири». Это работа с уже когда-то собранными в экспедициях материалами. Тяжёлая, кропотливая, никакой романтики, но мне нравится (улыбается).

- Получается, найти, раскопать – мало, важно в археологии всё доводить до конца, а то это все может опять потеряться?

О.Б.: Да запросто. В музеях округа и страны в целом собрано огромное количество коллекций – интересных, важных, которые до сих пор не пустили в научный оборот, они не изучены. Сейчас накоплено столько информации из раскопок, что можно ближайшие лет 50 не копать вообще. Нужно много времени и денег, чтобы изучить собранный материал.

А.Ш.: Почти у каждого археолога есть своё небольшое «кладбище памятников», которыми он хотел бы заняться, но времени не хватает.

О.Б.: Мы храним многочисленные археологические коллекции, в том числе, из наших собственных раскопок и разведок. Всё, что мы находим, стараемся в понятной форме донести до посетителей. Многообразие артефактов становится основой для выставок, что-то находится в постоянной экспозиции. Мы стараемся, чтобы археология в музее была доступна всем.

Про планы

- Какие планы на ближайшие года три?

О.Б.: Во-первых, продолжить исследование местонахождения Комудваны в Октябрьском районе. В настоящее время это самая северная из известных стратифицированных стоянок эпохи верхнего палеолита на территории Западной Сибири. В 2015 году там начали работу палеонтологи музея, нашли останки мамонтов, носорога. В 2016 году провели более масштабные комплексные раскопки и нашли каменные артефакты – свидетельства пребывания здесь древнего человека.

Вторая задача - закончить изучение комплекса памятников раннего железного века в Няксимволе, который по-прежнему находится в аварийном состоянии. В следующем году в Ханты-Мансийске пройдет V Северный археологический международный конгресс, к нему мы планируем открыть первую большую выставку, посвящённую результатам многолетнего изучения городища Няксимволь и поселения Няксимволь 2.

- Как думаете, найдено уже большинство памятников?

О.Б.: Однозначно нет. Как находят памятники? Это либо случайные находки, как правило, возле населённых пунктов, или целенаправленные научные поиски. Сегодня много памятников находят в результате обязательного исследования перед строительством. Нельзя ничего построить без согласования со Службой государственной охраны объектов культурного наследия ХМАО. Если при обследовании территории строительства находят памятник, то либо меняют место застройки, что чаще всего невозможно, либо заказчики работ финансируют раскопки. Когда началось активное промышленное освоение Югры в 70-80 годы, началась и большая археология, а до этого исследования были немногочисленными.

Важно не только открывать новые памятники, но и сохранять их, так как многие из них разрушаются, например, под воздействием природных факторов, просто от времени. Вот уже несколько лет музей ведет работу по сохранению и использованию объектов культурного наследия в качестве госзадания. Мы стараемся исследовать в первую очередь такие аварийные объекты.

Про ихтиозавра

- Оксана Ивановна, поскольку вы курируете все научные направления в музее, вопрос не про археологию: мало для кого секрет, что на месте Западной Сибири было древнее море, в котором плавали морские чудовища. Три года назад ваши палеонтологи вернулись из Березовского района с сенсацией - нашли два позвонка древней рептилии - ихтиозавра. Реально ли найти другие останки?

- Всё, что здесь когда-то росло, передвигалось по суше и по морю, превратилось в нефть и газ. Но, безусловно, в каких-то слоях залегают останки доисторических животных. Сибирь полна тайн и чудес. Так что, всё у нас будет: и ихтиозавры, и другие открытия. Всё найдём, было бы здоровье, финансирование, и чтобы удача нам сопутствовала!

Оцените материал
Оставить комментарий (0)

Также вам может быть интересно

Топ 5 читаемых

Самое интересное в регионах