Из книги итальянца С. Соммье «Лето в Сибири среди остяков, самоедов, зырян, татар, киргизов и башкир» (1885 г.), первый русскоязычный перевод которой только что вышел в Ханты-Мансийске.
Во время моего пребывания в Берёзове я смог присутствовать на плясках остяков. По моей просьбе исправник пригласил самых лучших танцоров города и заставил их танцевать разные танцы в моём присутствии. Танцоров было девять, среди них были три женщины, которые позволили взглянуть на их лица через складки окшама.
Этого было достаточно, чтобы убедиться, что они были старые и страшные. Кроме них, был ещё музыкант.
Музыка была менее варварской, чем танец. Инструмент, называемый домбра, состоял из деревянного вытянутого и уплощенного корпуса, внутри которого находились кусочки стекла и железа – для усиления звучания, как мне сказали.
Один конец домбры заканчивался углом, а другой был прямым. На корпусе инструмента имелось пять струн из кишок. Колки, на которые натягиваются струны, представляли собою маленькие кости или кусочки дерева. В данном случае это были пястные кости собаки или лисицы. Исполнитель держал домбру на уровне колен и, быстро проводя большим пальцем руки по пяти струнам, заставлял их одновременно вибрировать, в то же время другой рукой он дотрагивался до отдельных струн, чтобы создать мелодию. С пятью нотами было сложно что-то сделать; но интервалы были правильными, а музыка ритмичной, и впечатление, создаваемое остяцким музыкантом не было неприятным, хотя оно было монотонным, а одни и те же ноты часто повторялись в одном и том же порядке и ритме.
Сначала танцевали трое мужчин, делая неуклюжие прыжки с расставленными и согнутыми в коленях ногами. В каждой руке они держали по цветному платку. Во время танца они скрещивали руки перед собой, потом резко выкидывали их вперёд, а затем скрещивали их за спиной и выпрямляли сзади насколько могли. Принимая новую позу, они старались держать руки застывшими, в то же время как их голова и тело выгибались так, что казались ненатуральными.
На рисунке: Остяцкий танец
Лица танцоров, однако, всё время сохраняли великолепную недвижимость и тупое выражение. Люди не пели и не говорили; их движения были беспорядочны и неуклюжи, напоминая движения деревянных кукол, которыми управляют с помощью нитей. Они шли друг за другом, пробегали скачками по комнате и замирали между прыжками в позах, самых странных и менее натуральных, чем можно придать деревянному складывающемуся манекену.
Затем пришли женщины и делали примерно то же, что и мужчины; сначала, однако, без прыжков, пружиня в коленях, не отрывая ног от земли и двигая соло руками, головой и туловищем. Лица, как всегда, они держали полностью спрятанным под большим цветным платком.
Танец медведя
После окончания первого танца они начали показывать танец медведя. Мужчина лёг на землю, изображая мёртвого и погребённого медведя. Другой мужчина с головой, обёрнутой платком, пришёл, подпрыгивая всё тем же неуклюжим образом, и начал кружить вокруг мёртвого медведя.
Второй танцор представлял медведицу. Он сначала походил на четвереньках, прыгая и принюхиваясь, а затем начал делать вид, что роет землю, откапывает своего мужа и тянуть его за ступни и за голову, пытаясь разбудить. Но сон медведя был глубок, и медведица похрюкивала, демонстрируя своё недовольство. В конце концов, в ярости таская его туда и сюда, она воскресила умершего – и в конце медведь и медведица, вновь встретившись, стали танцевать вместе.
Остяки, как и лапландцы, верят, что добытый и съеденный ими медведь в будущем воскресает. Поэтому они собирают и хоронят все его кости. Если не хватает хотя бы одной кости, предполагается неизбежной месть медведя или неудача во время следующей охоты. Мне пояснили, что танцами вокруг добытого медведя люди просят у него прощения за убийство, перекладывая вину на русского, который дал им ружьё и порох.
В другой сценке был показан отъезд на охоту: мужчины прыгали на одной ноге, хлопали в ладоши, чем демонстрировали свою радость.
Позже два мужчины в масках представили одну из самых примитивных пантомим. Грубые маски были сделаны из берёзовой коры с отверстиями для глаз и рта; согнутый и пришитый к маске кусок берёсты изображал нос. Один мужчина сделал себе искусственный горб, другой гнался за ним, нанося точные удары плашмя по горбу деревянной лопатой. Всё это напоминало сцены в театрах для детей, но они очень смешили присутствовавших остяков. Танец сопровождался чем-то вроде речитатива, в котором, кажется (если я правильно понял рассказ двух моих переводчиков), горбун говорил, что он бедный старик, которого преследует незнакомец. В конце концов, они поняли, что оба находятся в Берёзове, и что они соплеменники и друзья – удары закончились, и они начали танцевать вместе в любви и согласии.
В последнем танце принимали участие мужчина, который пошёл срубить дерево в лесу, и недвижимый мужчина, представляющий ствол этого дерева. Прошло какое-то время, и дровосек понял, что дерево живое. Человек-дерево сбросил ткань, которой он был обёрнут, превращение совершилось, и всё закончилось танцем двоих. В этом последнем танце, возможно, нужно видеть выражение идеи, что деревья – как реки и источники – считаются живыми и даже сверхъестественными существами до такой степени, что могут превращаться в людей.
Остяцкие танцы, на которых я присутствовал в Берёзове, не оказали на меня такого впечатления, как на Зуева. Я не могу сказать, что они требуют «много гибкости и ловкости» (франц.), и что «удивляет то, как много искусства в народе, так слабо цивилизованном» (франц.). Мои впечатления гораздо больше напоминают впечатления Гофмана, который сообщает, что у остяков главный герой танца – медведь. Однако картина, используемая этим путешественником для представления танца (два остяка делают вид, что борются) отнюдь не кажется счастливой. Более точной является картина танца, представленная Финшем. То, что авторы рассказывают о танце вогулов – прекрасное основание для создания впечатления об не особо элегантных остяцких танцорах.
Танцы финских крестьян на Севере в описании Ачерби очень похожи на танцы остяков; у них также самым известным является танец «медведя», в котором человек пытается имитировать движения зверя.
| Яков Яковлев |
Все части «Дневника итальянца в Сибири» Вы можете прочесть в рубрике «Дневник итальянца».