Каждое новое приобретение ценнее предыдущего. Нужно только увидеть и правильно оценить
– Устала?
– Да, конечно. Тяжеленькая ночь выдалась, – Вздохнула Анна, проходя в квартиру.
– Ну и как?
– Семеро. Пять девчонок и два мальчика.
– Девочки это хорошо. Мальчики, говорят, к войне ближе рождаются.
– Что ты, мама, дети всегда рождаются к счастью, – Пробормотала Анна, засыпая.
– Ну что ты здесь стоишь? Ночь на дворе, спать пора. Да ты, никак, плачешь?
– Нет, не плачу.
– Вижу же. Нельзя тебе плакать, молока не будет.
– А его и так нет, – Всхлипнула молода мама, – Сказали придет, а его все нет и нет. Я чай с молоком пью и пью. А она плачет.
– Может, она просто мокрая или замерзла, – Анна погладила роженицу по плечу, – Пойдем, посмотрим на голодную девочку.
Младенец мирно посапывал в кроватке.
– И ты ложись. Не нужно нервничать. Вот завтра встанешь, а молоко тут как тут. Успевай спать, это сейчас очень важно.
– Спасибо вам.
– Совершенно не за что.
Сегодня спокойное дежурство. За окном тихая и звездная зимняя ночь. Анна любит стоять у окна вот так, глядя в никуда. Сейчас постоит и пойдет в детский бокс. Взглянуть на маленьких чужих, каждого из которых она считает своим. Потому, что дома ждет только старенькая мама и кот.
– Анна Алексеевна, она опять.
– Что опять?
– Ну эта, из двести второй. Девка орет, а ей хоть бы что. В бокс снова младенчика забирать или как?
Анна почти бежала по коридору. Эта роженица уже третьи сутки чудит. То нежностью к ребенку исходит, то даже пеленки не поменяет. Вот новое развлечение придумала. Врач стремительно распахнула дверь.
– Почему ребенок плачет? – спросила строго.
– Не знаю.
Взяла на руки, положила на столик.
– Мокрая она у вас. И голодная.
– Я не буду ее кормить.
– Что значит не буду?
– Не хочу привыкать.
– Что же вы за мать такая, Снегирева? Сегодня кормим, завтра нет?! И не стыдно?
– Выпишусь и не встречусь с вами больше…
– А перед ней? – Показала Анна на малышку, – Перед ней не стыдно?
Мать закрыла лицо руками. Глухо, сбивчиво начала:
– Он не верит, что его. Говорит, по срокам не совпадает. Я все девять месяцев доказывала. Он говорит, парень будет, значит мой. Ну, наследник. И распишемся. А она девочка. И не встречу, говорит, и не звони больше. А я куда с ней? Всю жизнь одна не хочу. Тяжело это, не выдержу. Не буду кормить, унесите в бокс. Отказ напишу.
– Дура, прости Господи, – Услышала Анна за своей спиной злой шепот Петровны. Петровна таких терпеть не может. Одна она осталась. Муж с сыном в автокатастрофе погибли десять лет назад. Ни внуков, ни детей, одна работа.
– Думайте, Снегирева, головой. А эмоции ваши оставьте. Ребенка мы в бокс заберем. А вы… Завтра зайдите.
– Зачем позвали-то ее, Анна Алексеевна?
– Пусть посмотрит…
– На Мариночку, на отказницу?
– На Мариночку, Петровна, на Мариночку. И на Святика…
– Ой, лишенько, одним все, а другим капелюшечку да и ту отравленную.
– Не причитай, и так тяжело.
– Думаете, оставит?
– Заберет. Эта точно заберет… И любить будет, и растить, и бантики завязывать. А скольких нам еще уговаривать придется. И что за мужики такие пошли, все им подвох чудится, все справки требуют. Измучил он ее, а она и решить не может, кого больше любит, как дальше быть.
– Вам еще и жалко ее?
– Мне всех жалко, Петровна. И даже ту, которая четвертого мальчишку мужу родила.
– Которой девочку обещали?
– Сказала, снова придет. Муж, говорит, дочку ждет.
– А мой любому рад был. Лишь бы здоровенький. Тогда ведь до последнего не знали… А оставил бы Витенька внучка или внучку… Пойду я, Анна Алексеевна, устали вы, – Быстро свернула Петровна с больной темы.
Утро. Кофе и обход. Этой ночью не рожали. Исключительно редко такое бывает.
– Молоко появилось, как вы и говорили, Анна Алексеевна!
– Вот видишь. Корми, корми, не отвлекайся.
– Сыпь. Что вчера ели, мамочка? А я предупреждала, ничего сладкого. Не сумели отказаться? А сколько еще отказываться придется.
– Как не писает ребенок? Вот же, мокрая она. Внизу, под ребеночком щупайте, девочка ведь.
– Что? Пеленать? Получится, у всех получается и вы освоите эту науку. До месяца хотя бы потерпите, потом на ползунки перейдете, пока рано…
И так без конца. Вопросы, волнения, маленькие новые люди, требующие внимания и большие девочки вдруг в один момент ставшие беспомощными.
– Анна Алексеевна, она стоит и не уходит.
– Сколько?
– Да с утра. Говорит, права не имеете выгонять, я – мать.
– Она – мать… Бегу.
Маленькая, хрупкая фигурка. Обняла себя, пальцы побелели. И – в одну точку, на лежащего в кювезе мальчика.
– Господи, спаси моего Святика. На тебя уповаю, господи, – шепчет.
– Нельзя здесь находиться, – мягко, боясь испугать.
– А я не могу там, в палате… Анна Алексеевна, он выживет?
– Выживет, нужно только верить и ждать. Верить… И ждать.
– Мама говорит, ты молодая, родишь еще, этого оставь, все равно…инвалид. Она не понимает, это ведь мой сыночек, я – мама. Кто его любить будет? Я его вылечу, выхожу…
– Верить и ждать. Верить и ждать… Пойдем, тебе поспать надо, отдыхать. Такие роды тяжелые были.
– А я его Святославом назвала, Святиком…
– Верить и ждать, – Произносит Анна, как молитву. Что она может сказать девчонке, которая в свои 18 – мама. Любящая, нежная, ответственная. И одинокая. Ни родительской поддержки, ни любимого человека рядом. Святик, конечно, выживет. Но сверстников в развитии не догонит. Не догонит, потому что бегать не будет. Никогда. И как такое сказать? За двадцать лет не научилась…
– Устала, дочка?
– Устала, мама, очень. Сегодня Снегиреву выписали. Забрала она девочку свою. Плакала, говорила, что виновата, что помутнение нашло какое-то.
– А он?
– Встретил, забрал. Я думала там монстр какой-то. А он молодой, худенький ботаник. Глупый теленок. Взял так бережно, одеяло откинул, вылитый я, говорит. Анечкой назвали, в мою честь.
– Которая твоя Анечка уже?
– Одиннадцатая. Давай сегодня праздновать, я торт купила… Впереди выходные.
– Все равно ведь вызовут.
– Ну и пусть. Новые люди ждать не умеют...
Самые интересные истории из жизни журналиста Надежды Губарь в сюжете «БЛОГИ».
Смотрите также:
- Надежда Губарь: Два моих любимых папы →
- Надежда Губарь: Отложенный платеж →
- Надежда Губарь: Дом для Тимофея →