Альфред Эдмунд Брэм (1829–1884) – немецкий исследователь, путешественник, натуралист, литератор… Несколько поколений детей во всём мире, включая Россию, познавали природу через его книгу «Жизнь животных», ставшей классикой мировой научно-популярной литературы. В Сибири он побывал в 1876 г. в составе группы, организованной Обществом германской северо-полярной экспедиции (записки другого члена этой группы – О. Финша – будут предложены читателям АиФ в этой же рубрике позже). Ниже публикуются отрывки из книги А. Брэма «Жизнь на севере и юге: от Северного полюса до экватора».
«…Он счастливее нас»
На наш взгляд, человек, обитающий уже целые столетия в широтах, неохотно нами посещаемых, может показаться бедным и жалким; но он вовсе не таков в действительности. Он счастливее, чем мы думаем, потому что скромнее, умереннее, довольнее собой, чем мы, потому что он не знает того, что мы называем страстью, потому что радости, выпадающие на его долю, он принимает с детским удовлетворением, а страдания и несчастья, посещающие его, переносит глубоко, но легко забывает их, как забывают дети.
И к его ложу подкрадывается тяжёлая забота, но он гонит её от себя, как только перед ним блеснёт слабый луч радости, и забывает об её посещении, как только светлое счастье улыбнётся ему. Он гордится богатством и жалуется на бедность; но когда он видит, что богатство исчезает, он не отчаивается; если бедность превращается в благосостояние, он не теряет рассудка. Хотя взрослый, он всё-таки ребёнок во многих своих мыслях, чувствах и поступках: поэтому он счастливее нас.
Остяки, с которыми мы по преимуществу имели отношения на нижней Оби, принадлежать к угро-финскому племени и разделяют с соседями – самоедами сходные верования, а с другими восточными финнами – вогулами, зырянами, даже с западными лопарями – приблизительно тот же образ жизни. Они такие же оленеводы, рыбаки и охотники, как самоеды и лопари. К последним они стоят даже ближе, чем к первым; они – оседлые поселенцы.
«Своей веры они держатся с большей искренностью и убеждённостью…»
Они живут в прочных, бревенчатых жилищах, похожих на русские избы. Только местами, и всегда отдельно от других, между этими жилищами можно встретить дома, выказывающие большую степень культурности, а также и шалаши из берёзовой коры, называемые чумами. Соответственно различию жилищ, если не всегда, то по большей части, остяки, живущие в деревнях, принадлежат к православной церкви или, по крайней мере, причисляются к ней, так как они крещены. Остяки, живущие в чумах, до сих пор остаются верными своей старинной религии, не лишённой поэтической возвышенности и известного нравственного содержания.
Своей веры они держатся с большей искренностью и убеждённостью, чем принятого ими христианства, немного отличающегося от идолопоклонства. К сожалению, нельзя согласиться с утверждением, будто с повышением культуры повышается и нравственность. Во всяком случае, больше удовольствия доставляет знакомство с остяками-язычниками и сближение с народом ещё первобытным, чем с тою частью его, которая кажется тенью того, чем он некогда был и чем продолжает быть.
Остяки среднего роста, вообще довольно стройного сложения. Их конечности достаточно соразмерны, хотя кисти рук скорее велики, чем малы; икры почти всегда мало развиты. По типу лица они должны быть помещены между монголами и североамериканскими индейцами.
«…Щегольство распространено по всему миру…»
Остяки употребляют для своего одеяния исключительно шкуры и кожи оленя; мех других животных идёт у них на украшения шуб из северного оленя… Одежа их состоит из плотно прилегающей к телу шубы, доходящей до колен, у мужчин разрезанной только на груди, а у женщин по всей передней стороне…, из прикрепляемого к ней или пришитого башлыка и пришитых к ней рукавиц, кожаных панталон, доходящих до колен, и кожаных чулок, завязываемых выше колена.
Шуба у женщин спереди, вдоль разреза, украшена каймой, составленной из разноцветных маленьких четырёхугольных кусочков меха с коротким ворсом; внизу она всегда обшивается широкой оторочкой из собачьего меха. Кожаные чулки, если они должны служить для наряда, состоят из многих разноцветных, со вкусом подобранных полос из шкуры ног северного оленя. Широкий кожаный пояс, по большей части усаженный металлическими пуговицами, служащий для привешивания ножа, стягивает шубу мужчины. Пёстрый головной платок, обшитый длинной бахромой, который носят летом вместо башлыка, спускается вниз по шубе женщины.
Когда остячка наряжается, она нанизывает на все пальцы рук столько простых медных, в лучшем случае, серебряных колец, сколько их могут удержать суставы, заключая таким образом эту часть руки в настоящий панцирь; вешает себе на шею более или менее богатое ожерелье из бус и не столько вдевает в уши, сколько вешает на них тяжёлые кистеобразные привески из бус, проволочных спиралей и металлических пуговиц и, наконец, вплетает в свои волосы концы, скрученные из шерсти и доходящие до середины икр. То же делают и остяцкие щёголи, доказывая тем, что щегольство распространено по всему миру; мужчины у них носят вообще длинные волосы, но не заплетают их.
Одежда остяков одинаково пригодна и для лета, и для зимы. Ещё проще, чем одежда, но так же целесообразно жилище остяка – чум – конусовидная, покрытая берёзовой корой, переносная хижина рыбака и кочевого оленевода.
С наступлением зимы, для защиты от холодов и вьюг чум покрывают снаружи полотнищами, сшитыми из старых шуб, или вторым слоем берестяных пластин…
«…Настоящая жизнь остяков»
С зимой наступает новая или, лучше сказать, полная, настоящая жизнь остяков. Для отлетающих летних гостей ставится предательская сеть. В искусственно сделанных прогалинах густого берегового ивняка, на известных путях пролёта между двумя более значимыми водными поверхностями растягивается большая подвижная сеть, в которую попадают не только утки, но и гуси, лебеди, журавли. Они составляют желаемую добычу, так как, кроме пуха и перьев, доставляют мясо…
Одновременно с птицеловом выходит на охоту и кочевник. Он ставит в тундре свои капканы на лисиц, ловушки, западни и самострелы на волков и лисиц, соболей и горностаев, росомах и белок. Если уже выпал снег, опытный охотник прикрепляет к ногам лыжи, сетки от снегу – перед глазами, и отправляется с собаками в лес или тундру, чтобы разыскать медведя в берлоге, выследить рысь, нагнать лося и дикого оленя, которых снег теперь ещё не держит, хотя уже держит охотника.
Он никогда не лгал, никогда не клялся лживо медвежьими зубами, не делал ничего предосудительного… И потому весело возвращается в деревню, в чум с убитым медведем. Соседи и друзья радостно обступают его, а он сам, возбуждённый общим весельем, тихонько скрывается, переряжается и маскируется, чтобы начать медвежий танец, состоящий в странных телодвижениях, которые должны представлять движение медведя во всех положениях его жизни.
| Яков ЯКОВЛЕВ историк, член Союза писателей России |
Продолжение истории, а также записки итальянца в Сибири читайте каждый вторник в рубрике «ИНОСТРАНЦЫ ОБ ЮГРЕ И ЮГОРЧАНАХ».
Смотрите также:
- Дневник итальянца в Сибири.Часть 7: Зыряне – «гостеприимны и умны, но вполне заслуживают славы хитрецов и упрямцев» →
- Дневник немца в Сибири: «…Картина беспредельного мира и тишины» →
- Дневник немца в Сибири: Художественные произведения и женщины →