Отто Финш (1839–1917) – немецкий этнолог, орнитолог, путешественник и исследователь. Его именем названы гавань и побережье в Папуа–Новой Гвинее, несколько видов попугаев (например, Aratinga finschi), вымерший вид новозеландской утки, улицы в городах Валле и Брауншвейге. Среди его многочисленных путешествий по всему миру для нас особенно интересна поездка по Западной Сибири (и по Югре в том числе), предпринятая в 1876 г. в составе группы Общества германской северо-полярной экспедиции. По возвращении из Сибири О. Финш, как и другой участник этой поездки А. Брэм, (его записки уже представлены в рубрике «Иностранцы об Югре и югорчанах»), опубликовал свои впечатления и выводы отдельной книгой. В русском переводе под названием «Путешествие в Западную Сибирь д-ра О. Финша и А. Брэма» она увидела свет в Москве в 1882 г. Отрывки из этого давно известного сибиреведам, но мало знакомого другим читателям издания и предлагаются ниже.
В Малом Атлыме
До сих пор мы ехали разлившимися рукавами левого берега, обросшими берёзами и ивами и изобиловавшими утками. Последние оставались, однако, для нас недоступными, но я мог признать следующие породы: шилохвость, свиязь, чирок, широконоска и чернеть. Кроме того, тут летали стаи кроншнепов, турухтанов, болотных куликов, зуйков-галстучников и, отдельными особями, кулик-сорока. Из мелкой птицы – болотные овсянки, луговые чекканы, белая трясогузка. В деревнях – воробьи, ласточки и серые вороны. Галок я видел в Сухоруковской последний раз.
От этой станции мы пересекли широкую реку (не менее немецкой полумили) и поплыли далее вдоль её правого берега. В маленьких остяцких поселениях, состоящих большей частью из нескольких деревянных строений, очень похожих на русские, но только обыкновенно без окон, получали мы и гребцов-остяков. Они оказались такими же опытными и выносливыми, как и русские. Даже женщины и девушки исполняли это дело так же хорошо, как мужчины, хотя непрерывная двух–, трёхчасовая гребля требует немалого напряжения сил.
В три часа пополудни мы прибыли в селение Малый Атлым, очень живописно расположенное на крутом, чуть не отвесном склоне правого песчаного берега вышиною около 100 футов и окружённого зелёными лугами и величественными лесами. Здесь насчитывается до 18 домов, обитаемых русскими; строится ещё маленькая церковь. Неподалеку от деревни лепились хижины вроде индейских вигвамов, окружённые женщинами и ребятишками, которые при моём приближении разбежались с громкими криками. Я рассматривал внутренность этих хижин, состоящих из четырёхугольного бревенчатого сруба, и нашёл там несколько грязных женщин, занятых стряпнёй. Оказалось, однако, что они варили в больших котлах не пищу, но кипятили материал для домашней и кухонной посуды и для кровли, а именно берёзовую кору – берёсту, надранную большими кусками и свёрнутую в трубки. Её варили с древесными лишаями, чтобы сделать более мягкой и гибкой, и годной для употребления.
Пока готовился обед (состоявший из баранины и нельмы), мы с целью ознакомиться с первобытным лесом, а также притягиваемые смолистым ароматом молодых побегов хвойных деревьев, сделали маленькую охотничью экскурсию. И красив же этот лес, по здешнему «урман», состоящий из сосны, лиственницы, пихты, частью берёзы и ивы, с подседом мелкого кустарника, рябины, крушины и др., а внизу поросший мхом, черникой и брусникой в цвету, поляникой!.. Но в нём царствует тишина! Слышно было пение варакушки, пеночки-кузнечика, дрозда-рябинника, тёмной и северной пеночки, славки. Кроме того, встретил я рябчика, которого спугнул с яиц, но самого гнезда никак не мог найти. Не посчастливилось мне также с вьюрком, который здесь хотя и весьма многочислен, но в высшей степени осторожен. Так и не удалось подкрасться к щуру, которого я встретил ещё станции за две. Из млекопитающих животных я застрелил только бурундука, хотя, по-видимому, не было недостатка и в больших зверях: северных оленях, лисицах, волках, медведях и т. п. Чаща казалась мне весьма удобной для жительства почтенного мишки, но как ни желал я поохотиться за косолапым, но должен был отказаться от этой встречи ввиду того, что моё ружьё было пригодно лишь для стрельбы птиц…
«…Наслаждения природой достаются здесь дорогою ценою»
В действительности наслаждения природой достаются здесь дорогою ценою, но очень часто они вознаграждают за всё претерпенное, а именно великолепным сиянием едва потухшего и вновь пробуждающегося дня. Такую картину видели мы ещё почти на 4 градуса южнее Полярного круга вечером 7 июля. Была половина одиннадцатого, солнце только закатывалось. Оно золотило ещё широкую водную поверхность, окаймлённую узкой, чёрной полоской леса на горизонте… Кверху тени становились бледнее. Над нами носилось фиолетово-серое облако, нижний край которого блестел как золото. Над ним расстилалось серо-голубое небо, на котором не было ни одной звёздочки. Полчаса спустя (около 11 часов) огненно-золотистое сияние исчезло. Непосредственно над чёрной полосой леса горизонт ещё золотился. Фиолетово-серое облако окрасилось в тёмно-алый цвет, верхняя часть осталась фиолетовой, нижняя превратилась в розово-пурпуровый; остальная часть неба приняла мутно-серо-голубой цвет.
По мере того, как бледнело золотистое освещение запада, на востоке появлялся бледно-зеленовато-голубой свет. Вода перед нами казалась почти чёрной, а непосредственно у берега окаймлялась как бы узкой серебристо-белой полоской. На ней отражались и золотистый свет, остававшийся на горизонте, и розовато-пурпуровые облака, и эти отражения длинными полосами тянулись до судна. Спустя ещё полчаса и эти последние отблески вечерней зари исчезли, вода сделалась чёрной, но вскоре как бы по волшебству снова стала освещаться – так же, как и небо. Уже в полночь на востоке – в том месте, где восходит солнце, – появился белый свет зари, между тем как место, где оно закатилось, обозначилось бледно-зеленовато-голубым цветом. И по мере того, как невыразимо величественная картина заходившего солнца теряла блеск и свет, картина эта на востоке как бы возобновлялась. Солнце уж взошло в половине третьего!
В это самое время (8 июля) оставили мы станцию Кондинский монастырь, о котором я ещё поговорю на обратном пути.
Когда мы проезжали за деревней, при устье маленькой реки Шоргацкой, на правом берегу бросился мне в глаза зелёный холм, очень похожий на выложенный дёрном вал, сделанный, по-видимому, руками человеческими. К сожалению, время не позволило мне осмотреть его.
Четыре следующие станции, лежавшие на правом берегу, представили нам те же самые виды, а животный мир – очень мало нового...
Река тоже была безжизненна, только морские и обыкновенные чайки да весьма немногочисленные малые чайки оживляли её. Зато ночью вдоль по течению неслись бесчисленные стаи уток, большею частью гоголей. От времени до времени появлялась одиночная скопа; один только раз видели мы ворона.
Мир пернатых сделался разнообразнее и богаче только тогда, когда мы достигли лугов около Чемашовской, поросших высокими ивами, и снова приблизились к левому берегу. Здесь нашли мы дятелков и больших серых дроздов, уже летавших с молодыми, прелестную овсянку-малютку, слышали пение кукушки и, наконец, видели первых предвозвестников Полярного круга, – полярных гагар. Около нескольких деревянных избушек, в которых русские вместе с туземцами занимались заготовлением рыбы впрок, порхали домашние и полевые воробьи. Милые ласточки-касатки, которые у нас живут в высоких домах, жили здесь в непосредственном соседстве человека. В Шайтанской юрте, последней станции не доезжая Берёзова, пара ласточек свила своё гнездо в остяцкой избушке. Так как владельца последней я встретил снова много позднее, то могу теперь же прибавить, что эта парочка вывела пять птенцов и 1 сентября улетела с ними на юг. Это может служить доказательством того, что остяки любят животных.
«А их любовь к грязи и нечистоте», – могут мне заметить люди, вычитавшие много неблагоприятного о них в этом отношении. На это я могу ответить, что внутренность остяцких избушек, где они живут, правда, лишь в рыболовный сезон, была очень чиста и опрятна, и крылатые сожители остяков не могли оставлять неприятных следов своего пребывания, так как хозяева заботливо прибили доску под гнездом…
С Чемашовской мы попали в такой лабиринт узких рукавов и разветвлений левой стороны, берег которой густо зарос ивами, что когда достигли Сосьвы, то сами не могли дать себе отчёта в том, как туда попали.
| Яков ЯКОВЛЕВ историк, член Союза писателей России |
Продолжение истории, а также записки итальянца в Сибири читайте каждый вторник в рубрике «ИНОСТРАНЦЫ О ЮГРЕ И ЮГОРЧАНАХ».
Смотрите также:
- Дневник немца в Сибири: От Берёзова до Обдорска на лодке – за трое суток и два часа →
- Дневник немца в Сибири: «…Картина беспредельного мира и тишины» →
- Дневник немца в Сибири. «Местность между Томском и Самаровым». →