Примерное время чтения: 8 минут
482

Дневник немца в Сибири: От Берёзова до Обдорска на лодке – за трое суток и два часа

Сюжет Иностранцы о Югре и югорчанах

Отто Финш (1839–1917) – немецкий этнолог, орнитолог, путешественник и исследователь. Его именем названы гавань и побережье в Папуа–Новой Гвинее, несколько видов попугаев (например, Aratinga finschi), вымерший вид новозеландской утки, улицы в городах Валле и Брауншвейге. Среди его многочисленных путешествий по всему миру для нас особенно интересна поездка по Западной Сибири (и по Югре в том числе), предпринятая в 1876 г. в составе группы Общества германской северо-полярной экспедиции. По возвращении из Сибири О. Финш, как и другой участник этой поездки А. Брэм, (его записки уже представлены в рубрике «Иностранцы об Югре и югорчанах»), опубликовал свои впечатления и выводы отдельной книгой. В русском переводе под названием «Путешествие в Западную Сибирь д-ра О. Финша и А. Брэма» она увидела свет в Москве в 1882 г. Отрывки из этого давно известного сибиреведам, но мало знакомого другим читателям издания и предлагаются ниже.

В Гоновацкой

В Гоновацкой (11 июля 6 час. утра) комары заставили нас искать убежища в одном из пяти чумов, дабы можно было съесть обед, состоявший главным образом из рыбы. Посредством весьма практично сделанных опахал (по-остяцки – йолубза) из крыльев лебедей, гусей или больших белых сов внутренность чума была очищена от этих мучителей. Тлевший кусок сгнившей ивы распространял густые облака дыма и препятствовал комарам проникнуть во внутренность чума, зато вонючий дым так сильно ел глаза, что я с большим трудом окончил свой рисунок.

Внутренность чума. Рисунок О. Финша.

Последний изображает внутренность остяцкого чума (см. рис.), в котором, само-собою разумеется, главное место занимает ящик с землёю, служащий для разведения огня. На огне кипит котёл, а на длинных жердях провяливается очень неаппетитно выглядящая рыба, развешанная рядом со старыми сапогами и прочим платьем. Большой железный котёл (по-остяцки – обипут), тщательно закрытый деревянным кружком, содержит в себе весьма невзрачную на вид тёмную жидкую массу, издающую сильный запах рыбьего жира. Туземцы едят это кушанье с хлебом и со многими другими приправами, даже с ягодами.

Впрочем, чум не представляет ничего отталкивающего или отвратительного. По стенам приделаны полки, на них расставлена различная посуда из берёсты, заготовленные связки которой лежат у дверей, а также наполненные мукой и перьями мешки, приготовленные с немалым трудом из налимьей шкуры и называющиеся пане-шир или пане-сох. Здесь также нет недостатка в образах, которые занимают обыкновенно почётное место против дверей – там же, где у остяков-язычников стоят идолы (по-остяцки – лонх). Но здешние жители – «добрые христиане», и наш хозяин, не имеющий понятия ни о каких изображениях, кроме изображений святых, когда я показал ему оконченный рисунок его собственного жилища, принялся покрывать его поцелуями, так что я поспешил спасти свою работу от его жирных лоснящихся губ.

Несмотря на робость и застенчивость женщин, всячески старавшихся скрыть своё лицо от посторонних взглядов, здесь нам их опять дали гребцами. Между ними находилась одна мать, взявшая с собою своего грудного ребёнка в весьма практичной берестяной люльке, покрытой оленьей шкурой. Эти люльки (по-остяцки – онтоб) делаются самими женщинами двояким способом. Одни для детей самого раннего возраста без спинки; для тех же, которые могут держать голову и сидеть, – со спинкой.

Женщины-хантыйки, исполняющие ямщицкую повинность на гребле по р. Оби. 1909–1910 гг. Фото: С.И. Руденко

Главную одежду женщин и девушек составляет шуба, украшенная стеклянными бусами. Кроме того, на голове у них повязан пёстрый платок (по-остяцки – оксан) с крупными разводами и обыкновенно обшиваемый самими женщинами длинной бахромой из крапивной пряжи собственного приготовления. Из-под платка висят длинные, большею частью искусственные косы (по-остяцки – оох-саву, по-самоедски – гуш), к которым ради украшения прицеплены оловянные пуговицы, цепочки и т. п.

Впрочем, нам не раз, хотя и случайно, удавалось видеть прекрасно сложенные икры и хорошенькие маленькие ножки этих красавиц, цвет лица которых, хотя вообще и смуглый, у некоторых был так же бел, как у нас. Иголки, кусочки сахара и т. п. вещи, которые я всегда имел при себе, делали их доверчивее, а что они любят водку, в этом мы имели уже случай убедиться.

В Кушеватской

В Кушеватской представилось нам тому новое доказательство. Деревушка эта расположена в красивой местности, на правом лесистом берегу Большой Оби. Это единственное русское село с церковью на всём пространстве нашего пути; я поговорю о нём ещё на обратном пути.

Мы прибыли сюда (11 июля в 10 час. утра) как раз в Петров день – большой праздник, особенно чтимый русскими. Оказалось, что он также почитается и остяками, так как мы ещё издали услышали весёлое, хотя нельзя сказать чтобы мелодичное пение, раздававшееся из одного из чумов. Мы нашли там трёх женщин, которые не только обрадовались сделанным им мною маленьким подаркам, но были растроганы ими до слёз.

По крайней мере, одна молодая женщина с искусанными комарами грудным ребёнком, вдруг расплакалась, и мы, не видя других причин, приписали это внезапному приливу чувства благодарности. Может быть, причиной тому было также действие водки, выпитой в честь святого: когда они провожали нас в другой чум, мы заметили, что они-таки сильно покачивались.

В орнитологическом отношении Кушеватская (65 градусов северной широты) представляла большой интерес присутствием полевых воробьёв; домашних воробьёв и домашних ласточек здесь уже не было. Воробья видели мы в последний раз в Берёзове, ласточку на предыдущей станции, по обыкновению доверчиво гнездившуюся в чуме туземца. Её отсутствие в больших деревянных домах было весьма странно. Прочие породы птиц были всё те же: серые вороны, изредка сороки, вьюрки, чечётки, овсянки-карлики, болотные воробьи, большой серый дрозд, пеночки, чекканы, чайки, крачки и бесчисленное множество уток, между которыми впервые начали встречаться чёрные турпаны.

На обширной водной поверхности царствовала могильная тишина; только один раз мы обогнали безобразное судно, называемое баркой, которую опишу впоследствии. Изображение её мною на обратном пути нарисовано в Обдорске, вместе с видом деревни Лангерской (ланги – по-остяцки «белка»). Вода сбыла, и потому плоские берега обнажились на большое пространство. Лес по большей части состоит здесь из берёзы и лиственницы, между тем как прежде преобладали хвойные породы. Вид этот можно назвать типичным для правого, почти неизменяющегося берега Оби.

Мы вполне наслаждались теперь, так как путь наш шёл подле левого высокого (в 100 и более футов) местами отвесного крутого берега. Он повсюду состоял из светлого мергеля, глины и песка и был размыт и подмыт разливавшейся водой. Насколько рыхла была эта почва, можно было видеть во многих местах. Даже незначительных волн, нагоняемых вёслами, было достаточно для того, чтобы она отделялась большими глыбами и сыпалась сверху длинными полосами наподобие водопада. Там и сям попадались мощные пласты чёрного цвета. Но это были лишь верхние слои, образовавшиеся в торфяной болотистой почве из остатков уничтоженного пожаром леса. Нигде не видели мы горной породы… Напротив того, на правом берегу нам нередко встречались большие и мелкие валуны, даже целые глыбы различных горных пород (сиенита, роговика, глинистого железняка и т. п.). Они все были принесены сюда вместе со льдом и обнаруживали ясные следы шлифовки водой, но нигде на них не замечалось ледниковых царапин…

 

 
Яков ЯКОВЛЕВ

историк, член Союза писателей России

специально для «Аргументы и Факты - Югра»

Продолжение истории, а также записки иностранцев в Сибири читайте каждый вторник в рубрике «Иностранцы о Югре и югорчанах

Смотрите также:

Оцените материал
Оставить комментарий (0)

Также вам может быть интересно

Топ 5 читаемых

Самое интересное в регионах