Примерное время чтения: 8 минут
170

Дневник итальянца в Сибири. Часть 14: Сибирские нравы. Русские (окончание)

Сюжет Иностранцы о Югре и югорчанах

Из книги итальянца С. Соммье «Лето в Сибири среди остяков, самоедов, зырян, татар, киргизов и башкир» (1885 г.), первый русскоязычный перевод которой только что вышел в Ханты-Мансийске.

«Быть выпившим для него – нормальное состояние»

До нынешнего момента я всегда находил кого-нибудь из остяков, кто понимал по-русски хотя бы простейшие вещи. Меня уверили, что ниже по Оби от Берёзова необходимо иметь другого переводчика. Так, по рекомендации исправника я нанял с оплатой 20 руб. в месяц казака, который долгое время жил среди самоедов и остяков. Он не только говорил на языках этих двух народов, но и настолько привык к жизни среди туземцев, что иногда я думал: может быть, в его венах есть немного их крови?

Моим новым приобретением стал человек по имени Матвей Григорьевич Клепиков. Это был мужичок, всегда улыбающийся и любезный, к тому же болтун первоклассный. В первые два месяца, пока он был со мной, я его почти ни разу не видел трезвым. Быть выпившим для него – нормальное состояние, такое как для других – трезвость. По мере того, как менялся градус, алкоголь придавал ему черты, которые, как я думал, были частью его характера.

 

 

На картинке: Русский мужик

Но произошедшая однажды ситуация в то время, когда он был лишён водки в течение несколько дней, показала мне причину некоторых особенностей его характера. Путешествие с ним должно было вызывать у туземцев уважение, так как казаки всегда заставляют подчиняться себе. И я достаточно скоро понял, что мой Матвей Григорьевич знал разные способы, чтобы добиться этой цели: он легко раздавал пинки и, чтобы придать себе большей важности, выставлял меня то генералом, то князем, то родственником императора – в зависимости от того, что приходило ему в голову.

«Поселить казака вблизи этого бочонка было большой ошибкой»

Моя лодка приняла нового обитателя – казака Матвея Григорьевича. В качестве жилья я выделил ему заднюю каюту, где я держал большой багаж и бочонок закупленного в Самарове спиртного – оно было необходимо для важных случаев, когда могло стать единственным способом добиться от туземцев желаемого. Поселить казака вблизи этого бочонка было большой ошибкой, но я слишком поздно это понял. В результате милый Матвей продолжал всегда показываться в том состоянии, в котором я видел его до настоящего момента и которое по своей наивности я принял за его нормальное состояние.

Матвей Григорьевич, как я уже сказал, был невысоким мужчиной с небесно-голубыми глазами и светлыми усиками. Его нос был яркого цвета, глаза блестели, а рот всегда был растянут в глупой улыбке, за исключением тех моментов, когда он злился и задавал трёпку бедным остякам, что происходило как минимум каждые пятнадцать минут. Но эти бури были коротки.

 

 

После утверждения своего превосходства и величественных выговоров, раздав властные приказания и пару пинков, Матвей вновь начинал относиться к гребцам, как к равным, шутить и фамильярно болтать с ними. В свою очередь, в его лице объект для брани и тирании нашёл Борис Константинович. Я с удовольствием развлекался, глядя, как эстафетой передавалось плохое настроение, возрастая с каждым переходом: от меня – к Борису, от Бориса – к Матвею… И заканчиваясь на бедных остяках, которые поглощали его без всякой реакции. Но бури между моим спутником и казаком были коротки.

С характерным непостоянством русского через секунду после награждения казака всеми оскорбительными словами, которыми русский язык богат не меньше флорентийского диалекта, он вновь называл его «брат», «друг сердечный» и «голубчик». Одно из самых ужасных оскорблений – «сук...н сын» – повторяется постоянно, несмотря на штраф в 50 руб. за сквернословие; по крайней мере, так уверяли меня инженеры из Нижнего Тагильска, каждый из которых был вынужден заплатить такой штраф хотя бы один раз.

«…Быть убеждённым в собственной красоте»

Матвей спросил меня, может ли он взять с собой свою казачью униформу. Она состояла из длинного камзола тёмной ткани, штанов из того же материала и круглого головного убор без козырька, расширяющегося кверху в форме тарелки, как у наших поваров. Всё это было вылинявшее, грязное, оборванное и заштопанное, как одежда нищих. Это не мешало Матвею быть убеждённым в собственной красоте и считать себя в казачьей форме столь же пленительным, как в статском одеянии, которое он бесконечно менял.

Он зачарованно созерцал свою смехотворную персону – не как Нарцисс в светлых водах ручья, а в грошовом зеркальце, каких закуплено мною было множество для получения согласия остяцких женщин на мои антропологические измерения. Он потратил большую часть месячной зарплаты, что я ему выплатил заранее, на покупку яркой рубашки, которую он, как и все русские, носил поверх штанов, и пары сапог, самых элегантных и искусно пошитых, какие только можно было найти в Берёзове.

Эти сапожищи, в которых нельзя было надолго входить в воду или грязь, уже через пару дней, как нетрудно догадаться, невозможно было надевать, отчего я был вынужден подарить ему другую пару. Часть его гардероба, к которой он относился особенно трепетно, составляла флорентийская фетровая шляпа. Она служила мне до границ цивилизованного мира, затем перекочевала на голову Бориса Константиновича и в итоге совершила третью остановку на голове Матвея. Эта шляпа, рождённая на берегах Арно, закончила свою славную карьеру в водах Оби. Я до сих пор не могу не смеяться при воспоминании о том чувстве глубокой скорби, с которым казак Матвей провожал её – унесённую порывом ветра в реку, и о той энергии, с которой он искал остяцкие орудия рыболовства для поисков исчезнувшей с поверхности волн шляпы.

Казалось, что все без исключения предметы обмена, что я приобрёл для остяков, пришлись по вкусу Матвею. Он с первых дней украсил свои пальцы медными кольцами, повесил на шею медальоны с изображением святых. По его простодушным словам, для него они были то же самое, что идолы для остяков. Как свидетельство своей «высокой должности», он носил на красивой красной ленте, привязанной к ремню, ключи от двух кают. Это украшение завершало его экипировку и настолько удовлетворяло его самолюбие, что он постоянно приходил ко мне и повторял с удовлетворением: «Хорошо, хозяин, хорошо!».

 

 
Яков Яковлев

историк, член Союза писателей России 

 Все части «Дневника итальянца в Сибири» Вы можете прочесть в рубрике «Дневник итальянца».

Оцените материал
Оставить комментарий (0)

Также вам может быть интересно

Топ 5 читаемых

Самое интересное в регионах