Жительницу Ханты-Мансийска Тамару Николаевну Калистратову во дворе все уважают. Она зорко следит за порядком, когда надо, и крепким словом побранит. Ругаться девочка, пережившая блокаду Ленинграда, научилась уже после детдома, понимая, что теперь только она сама может о себе позаботиться.
Остались только мы с сестрой
Наталья Пивоварчик, АиФ-Югра: Тамара Николаевна, вам было 7 лет, когда началась война. Какие воспоминания сохранились о мирной жизни?
Тамара Калистратова: Обычная жизнь. Папа, мама, брат, две сестры - все были. К счастью, у меня остались довоенные фотографии семьи, тётка их сохранила и после войны отдала. Жили мы на улице Расстанная, д. 24. Этот дом до сих пор стоит, с тем же адресом. Игрушек у меня много было всяких. В Ленинграде разве не будет? В русско-финскую войну мама работала в военном госпитале прачкой. Солдаты, зная, что у нее есть маленькая дочка, стали привозить игрушки из Финляндии. У меня полный подоконник был игрушек. Из-за них-то перед самой войной я напроказничала. Соседская девчонка таскала у меня игрушки, решила её проучить. Играли мы у Черной речки, хотя так тогда её не называли, я решила бросить в лужу кирпич, чтобы девочку водой окатило, а попала ей в голову. Напугалась, бегом домой, мама с папой отдыхали как раз, между ними забилась. Отец девочки пришел, на старшую сестру Лидку набросился. А потом началась война. Лидка, ей было 14 лет, первой пострадала. В первые же дни в наш двор упала бомба - надо было тушить песком, а кто-то плеснул водой, мы тогда еще не знали, как с этими бомбами обращаться, от воды она разорвалась. Лидке в ногу шесть осколков прилетело. Её в больницу положили.
- Поправилась?
- Вылечили. Осенью 1941-го уже в школу пошла, чтобы ногу разрабатывать, каталась на самокате. Тогда еще все живы были. Помню, однажды идет со школы, и несет ребенка на руках. Мама увидела, за голову схватилась: «Господи, своих кормить нечем, она еще ребенка чужого несёт!». А это оказалась большая красивая кукла с длинными косами. Лидке в школе дали для меня на два дня поиграть.
- А когда стало совсем тяжело?
- Осенью и началось. Первой мама умерла еще в 41-м. Папа пришел и сказал, что её больше нет. Потом Шурик - старший брат. Ему было 19 лет. Видимо, он болел, раз так быстро умер. Тогда в доме появились крысы. Тане было 18. Она работала на окопах. А папа осматривал мосты с милицией, поэтому обедал в ведомственной столовой. Он брал меня с собой, а я уже приносила что-то сестрам. Папа, конечно, почти не ел, все нам отдавал. Он вообще после смерти мамы и брата отчаялся, боялся один за нас отвечать, наверное. Когда мы с папой в последний раз сходили в столовую, я пришла и говорю сестре: «Лидка, а папа масла мне не дал». Он съел масло на голодный желудок, поспал на земле, «заработал» двухстороннее воспаление легких и дизентерию. Думаю, он сознательно это сделал. Его положили в больницу им. Коняшина. И тут же следом пришла домой Таня, легла и умерла. Остались мы вдвоем с сестрой. Вскоре папа умер, меня и еще соседскую девочку, у которой тоже никого не осталось, сдали в детский дом, а Лидку положили в больницу из-за болей в ногах - у неё началась цинга. Шёл 42-й год.
Воровали турнепс
-Но эвакуировали вас только в ноябре 1942 года. Вы ждали сестру?
- Да. Иначе бы мы потерялись. Когда забирали детей на эвакуацию, я пряталась и сидела тихонько. Так пропустила несколько эвакуаций. Лидку выписали глубокой осенью. И нас успели эвакуировать по замерзающей Ладоге. Страшно было. Холод стоял жуткий, на озере плавали глыбы льда, пароходик качало, нас рвало прямо на пол. Потом долгая дорога. Привезли нас в Сибирь - примерно 140 км от Тобольска. Там был детский дом.
- Как вас встретили на севере?
- Нам дали раскладушки из брезента, к ним полагалась простынь и тонкое одеяло. Матраса нет. Мы ложились вчетвером на пол. Два одеяла стелили на пол, чтобы чуть теплее было. И двумя одеялами укрывались. Лицо у меня нарывало все время от холода. С весны до осени ходили на речку ловить дрова. Так отапливались. Нашего директора быстро забрали в армию, назначили другого - плохой был дядька, все себе грёб. А мы воровали на огородах турнепс. Там я пошла в школу. Но как училась - вообще не понимаю (смеется). Парты помню, писала палочки. Нас учили немецким, английским, французским фразам. Больше ничего не помню.
- А взрослые ленинградцы с вами были?
- Да, завуч была из Ленинграда. Потом она перешла в Тобольское училище радиооператоров и радиофикаторов. Лидка как раз семь классов заканчивала и пошла к ней в ремесленное. А в 1944 году, после снятия блокады, училище решили перевозить в Ленинград. Лидка говорит завучу: «А Томка? Я же ее здесь не оставлю». Стали они думать, как меня вывезти. Замначальника эшелона предложил в чемодане. А тут по радио передали новость про Героя Советского Союза Василия Селиверстова. Наш однофамилец. Завуч пришла к начальнику эшелона: «Воюет брат-герой, как мы можем сестру тут бросить?». Подписали мне обмундирование и питание. И я как ремесленница приехала в Ленинград. А там меня отправили в детский дом - в Пушкино.
Письмо Сталину
- Наверное, там было лучше, чем на севере?
- Стало, конечно, легче, кормили хорошо. А когда с фронта вернулся директор детского дома - еврей, и одевать стали. Хороший был мужик, он с 18 лет директором был, в 30-е голодные годы он умудрялся доставать для детей то корову, то свинью. Любили его, выпускники детдома в 45-м с поезда на руках несли. Нас в строгости держали. Один воспитатель - бывший разведчик, по губам умел читать. Если кто из парней выругается, сразу оплеуху. Это уже после детдома я решила: научусь ругаться, чтобы от зубов отскакивало.
- Я знаю, что в 16 лет вы написали письмо Сталину. Откуда такая дерзость?
- Детдом закалил. Там всегда говорили: прав - действуй, не прав - отойди в сторону. Так я и живу. А со Сталиным как вышло: я в 1950-м нашла сестру и уехала с ней в Эстонию. Жилья там не было, вот и написала ему. Надо было, конечно, написать, что у нас квартира родителей в Ленинграде, нам бы ее отдали, не додумалась. Так мы и не вернулись в Ленинград. В Эстонии вышла замуж - муж мой тоже был блокадником, детдомовским. Хорошую жизнь мы прожили с ним, по всей стране поездили, четверо детей у нас, как у родителей моих. А когда развалился СССР, мы оказались за границей - в Казахстане. Куда ехать? Вот и решили вернуться туда, где я когда-то войну пережила - на Север. Здесь и двое детей с внуками живут теперь. И дед мой похоронен. Так что мы уже отсюда никуда. Но до сих пор мне незнакомые люди иногда говорят: «А вы ведь из Ленинграда?», говор ленинградский остался (улыбается).