Так трудно заметить момент, когда ненависть переходит в привязанность.
Маринка медленно идет по аллее, засыпанной первым снегом. Маршрут знаком, в руках – цветы. Он уже весь в цветах, этот неприметный памятник. Черно-белая фотография совершенно выцвела от дождей. Она никогда не была удачной, не передавала ни заразительного смеха, ни рыжего огня волос.
Рыжий бес
Только две вещи раздражали Маринку до дрожи в пальцах: морковный сок и Сережка с третьего этажа. Эти две вещи в Маринкином представлении были навечно связаны воедино. Сережка был огненно-рыжий и совершенно неуемный какой-то. То по батарее азбукой Морзе придумает стучать, то спускает сверху бутылку с запиской.
— Надоел, дурак! – Маринка злится, а Сережке хоть бы хны. Он такой, необидчивый. И выдумщик. В детском саду пострелом постоянно были недовольны. Эксперименты, которые мальчик производил, большей частью были добрые, однако, уследить за Сережкой возможным не представлялось.
— Что вырастет из такого электровеника? – дородная Анна Аркадьевна, заведующая «Вишенкой», только руками всплескивала. Мать Сережки пожимала плечами. А что говорить, если сама не знаешь?
Маринка, напротив, была усидчивой, аккуратной, рассудительной. Сережка ей ничего, кроме раздражения, не доставлял.
— Чего я с ним дружить буду! Надоел он мне до смерти! Рыжий! Противный!
— А ты повлияй на него положительно, – предлагала мать.
— Ну, вот еще!
После детского сада была школа. Все там же, во дворе. И общий первый класс «А». И общая парта, одна на двоих. Для Маринки и Сережки. В первый же день она положила на середину парты линейку.
— Не смей на мою половину залазить, понял?
Сережка только улыбнулся. А на следующий день на парте красовалась огромная царапина, аккуратно делящая ее на две половины.
— Теперь и ты на мою половину не залазь, – тихо сказал Морковный мальчик. Маринка только ахнула. Но возражать не стала.
Одному скучно
Сколько раз Маринка хотела, чтобы ее пересадили! Просила, надеялась. Все надежды испарились, когда им с Сережкой выдали один на двоих учебник химии.
— Как учить будем? Посменно или вместе? – Сережка поднял на Маринку глаза и она вдруг увидела, что они у него зеленые, как…
— Не смотри на меня! У тебя глаза кошачьи!
— Не кошачьи, а изумрудные. Или морские. Я моряком буду, поняла?!
— Ага, поняла. Тебя туда за глаза возьмут, – фыркнула Маринка.
— Дура ты. А химию приходи сегодня ко мне учить.
— Еще чего!
Но она пришла. Пришла и попала в волшебный мир кораблей, подводных лодок и глубин. Ненавидеть приставучего Сережку она не перестала, но как-то присмирела в этой своей ненависти. Иногда даже радовалась совместному учебнику, потому что в химии Сережка разбирался гораздо лучше.
Да и он изменился. Стал собраннее, спокойнее. И они уже не рисовали на парте полосу, хотя и дружить не стали.
Однажды Сережка возник перед Маринкиными дверями с коньками.
— Это… Марин, на каток сгоняем?
— Это что, свидание?
— Нет, так. У меня приятель заболел, ангина. А кататься одному скучно. Так пойдешь?
— Ну… У меня ведь нет причины отказаться.
На катке они провели время отлично! Сережка оказался вполне приемлем как собеседник. Маринка не заметила, как пролетели два часа. В конце прогулки он проводил ее до квартиры. Тряхнул волосами – с рыжих кудрей полетели снежинки.
— Если соберусь еще, мне можно зайти?
— Заходи, – Маринка улыбнулась. Сережкин ярко-красный шарф делал его похожим на Деда Мороза. Но рыжих Дедов Морозов не бывает.
Про тебя думаю
Вопреки предположениям, они не стали парой. Приятелями, не больше. На выпускном балу танцевали вместе. А потом жизнь закружила, и на общение времени практически не оставалось. Так, «привет-привет», не более того.
— Меня в армию провожают, повестку получил. Придешь? – Сергей глянул в упор.
— Извини, у меня билеты в театр. Но я постараюсь…
Маринка не пришла. Возвращаясь из театра, долго стояла перед дверью, но зайти не решилась. Слышала говор гостей, смех. «Потом попрощаюсь», – решила и спустилась к себе.
Сергей пришел ночью. Странный, лохматый и совсем неулыбчивый. Вызвал в коридор.
— Не смогла прийти? А я тебе подарок приготовил. Вот, – протянул маленькую модель парусника, – Сам делал.
— Ты во флот?
— Нет. Не взяли по состоянию здоровья. Я… Марина, я все время про тебя думаю. Ты всегда в моей жизни. Я… что-то не то говорю.
— Я понимаю. Сережа. Но…
— Скажи, что дождешься меня. Можешь ничего не обещать, только дождись.
— Но я ведь… Только друг. Ты мне – только друг.
— Если не дождешься, я не приду. Мне кажется, – Сергей махнул рукой и, поникший, стал подниматься наверх по лестнице.
— Я не дождусь, Сереж. Не буду, извини, – сказала Марина поникшей спине. Он не обернулся.
Такая простая случайность
Сережку убили на шестом месяце службы. «По глупой случайности», – зло сказала его мать Маринкиной матери. И заплакала.
— Шальная какая-то пуля. Я и не поняла толком из письма-то. Все поплыло перед глазами, – обернулась к Маринке. – Ты ж его знаешь, Мариночка. Он такой был, везде успеет. Ребенка хотел увести от перестрелки. Один он был у меня, Сереженька… И ни девушки не осталось, ни внука. Некому душу залечить. Никто его не ждал, вот и не вернулся, видно.
Маринку как током прошибло. Съехала по дверному косяку:
— Ты что это, Марин? Плохо тебе?
— Ничего, теть Нин. Ничего.
«Не обещала, не обещала», – стучало в висках. Но ведь никто того, последнего их с Сережкой разговора не слышал. А вдруг есть она, эта сила обещаний, сила слов? Никто не знает.
Сейчас у Марины семья. И живет она в другом городе. Но, когда приезжает сюда, обязательно идет на кладбище. К Сережке. К тому, который не успел даже стать другом. Так и остался приятелем, рыжим Дедом Морозом. И тем, кому она не дала обещания.
Надежда Губарь: Золотой наш дед 
Надежда Губарь: Дом для Тимофея 
Надежда Губарь: Мой длинный несерьезный друг 
Надежда Губарь: Зубная фея 
Надежда Губарь: Мусорный бачок счастья