— В доме всегда должны быть молоко и хлеб. Поняла? Молоко и хлеб!
— А остальное?
— Остальное – излишества.
Мама была строгая. Она пережила войну, блокаду, и, без сомнения, точно знала, как следует содержать дом и семью. Отец не спорил. Тоня носила одно пальтецо, пока рукава невозможно было надставить. Ботинки отец зашивал самолично. Конфеты? Какие конфеты, когда в стране разруха? Сахар – по большим праздникам.
— Вот накопим денег… – говорили родители. А дальше шла мечта. Несбыточная и потому сладко манящая.
Полоска на ногах
— Мам, дай денег на колготки, – Татьяна картинно вытянула руку. Тоню охватил ужас. Ведь она покупала дочери колготки буквально месяц назад!
— А старые где?
— Порвались.
— А зашить?
— Мам, ну что там зашивать? Капрон…
— Я куплю тебе нормальные хлопчатобумажные.
— Так не ходят в таких уже!
— Раз продают – значит, ходят, – отрезала Тоня.
Дочь не переставала поражать ее своей расточительностью с детства. Все время ей нужно было подороже, побольше. Мать неоднократно распахивала перед дочерью дверцы шкафа:
— Смотри! Куча барахла – не признак хорошей жизни!
Пальто, два платья, брюки, пара свитеров, по одной паре обуви на сезон. Это, считала Тоня, и то много.
— Мама, меня в школе оборвышем дразнят уже!
— Ну, ты же знаешь, что это не так.
— У нас ведь есть деньги.
— Но ты же знаешь, что семья копит на путешествие. Вон, Андрюшка не просит ни колготок новых, ни рубашки «в петухах».
— Он маленький еще.
— Нет, Таня, он понимает, что одна большая цель важнее мещанских колготок.
…Вечером, пересчитывая деньги, Тоня заметила, что не хватает 10 рублей. Гигантские деньги! Расследование было недолгим. Татьяна, конечно, отпиралась, но мать взяла в руки отцовскую портупею. Неделя дома, замазывание синяков на ногах копеечной тоналкой «Балет», но Таня навсегда поняла, что воровать – низко. А купленные колготки лежали на верхней полке шкафа, пока не были торжественно подарены соседке Раечке.
— Нужно выглядеть – нарисуй стрелку на ноге и иди – никто не догадается ни о чем, – внушала мать. – Колготки – роскошь. В доме должны быть молоко и хлеб, остальное – излишество.
Побирайся!
Куда только Тоня не пыталась прятать деньги! И в крупу, и в матрац вшивала… Все боялась, что украдут. А сумма скопилась уже приличная. Конечно, тратить приходилось. То на обои, то диван сломался окончательно. А еще Танька надумала замуж.
— Платье, кольца – все это должны покупать родители жениха, – заявила мать.
— О, боже, мама, не начинай! Представь, что ты одалживаешь. А чеки – собери. Мы потом все отдадим, только заработаем.
Тоня призадумалась. Это ж, получается, не навсегда надо с деньгами-то расстаться…
— Давай расписку пиши, – попросила у Татьяны.
— Только учти, мама, это последнее, что мы делаем вместе. Как же мне надоело жить в нищете! Все, даже не обращайся ко мне. Никогда, слышишь!
Тоня и не обращалась. Татьяна деньги отдала, Андрюшка рос сговорчивым, из Суворовского регулярно отписывался, что ничего ему не нужно. Знающие люди посоветовали положить деньги в банк. Тоня послушалась. Еще бы, столько сил, столько «жизни» вложила в эту стопку бумажек.
…Это было летом 1998-го…
— Мне – плевать! Побирайся! Ты мне никогда жить не давала, – жестко сказала, как отрезала, дочь.
Тоня долго стояла и смотрела в грязное подъездное окно. Ей грезились пальмы, белый песок… Ничего, они обещали, что деньги выплатят. Разыщут и выплатят. Пусть другие, новые, деноминированные. Будем ждать. А потом еще немного подкопим – и обязательно в путешествие. Она еще не старая, еще есть силы. Океан призывно шумит, волны набегают на берег… Все, как в рекламе «Баунти». Говорят, вкусный шоколад. Никогда не пробовала, денег жалко было. Их и сейчас жалко. До слез.
…Хлеб и молоко. Остальное – излишество.
Десять лилий
— Что, Петровна, за хлебушком?
— Как всегда, Николавна, как всегда.
Тоня медленно бредет в магазин. Хлеб, молоко, макароны… Привычный набор пенсионерки. И – мелкими шажками обратно. Устала, а помогать некому. Сгинули на огромной территории России и Татьяна, и Андрюшка. И носа не кажут, не хотят. Помер муж, пришлось «отвалить» из накопленного. У подъезда собралась толпа, чего-то митингуют опять.
— Прибор «Лилия» значительно улучшает работу сердца, помогает при одышке, снимает отеки, лечит радикулит, – вещал молодой человек в аккуратном костюме. – Пенсионный фонд специально для пенсионеров предоставляет льготные условия на покупку прибора. При покупке пяти – подарок. Мы можем провести испытания прибора прямо у вас дома.
Тоня только вздохнула. Здоровье подводило все чаще.
— Вам плохо, бабушка? Помочь? – ухватила за локоток миловидная девушка.
— Помоги до квартиры дойти, внучка…
— Ваня, сетку возьми у бабушки, работаем, – коротко шепнула девушка в сторону и снова обратилась к Тоне: – А давайте я вас «Лилией» полечу. Все равно презентация бесплатная. Глядишь, легче сердечку станет. Нынче пенсия невелика, кто ж о вас, пенсионерах, позаботится? И врача вызвать – когда еще приедет, – щебетала девушка, прилаживая проводки к Тоне, – а тут Пенсионный-то фонд расщедрился в кои-то веки… Легче стало?
— Кажется.
— Прибор-то не дорогой, компактный. Любому человеку радость и помощь.
Тоня подумала о детях. Всю жизнь себе отказывала, копила, копила. А, может, купить им это «здоровье в коробочке» да послать? Глядишь – и приедут домой и Танька, и Андрейка.
— За пять, говоришь, подарок дают?
***
— Дурра ты, дурра, Петровна! Это ж надо, в трусах штопаных ходишь, а восемьдесят тыщ мошенникам отвалила. Десять! Десять приборов купила, голова садовая! В подарок-то что получила?
— «Лунный календарь», – слабым голосом прошептала Антонина.
Прежде, чем потерять сознание, она подумала, что пальмы и белый песок, пожалуй, не увидит уже никогда. А вот на хлеб и молоко, пожалуй, хватит. Ну, ничего. Остальное ведь – излишество.
Надежда Губарь: Сидел старик на лавочке… 
Надежда Губарь: Фстопийсятый раз обижусь 
Надежда Губарь: Могла бы, но не буду 
Надежда Губарь: Языком заживляющие 
Надежда Губарь: Рецепт приготовления чуда