Из книги итальянца С. Соммье «Лето в Сибири среди остяков, самоедов, зырян, татар, киргизов и башкир» (1885 г.), первый русскоязычный перевод которой только что вышел в Ханты-Мансийске.
«Жители сибирских городов и деревень… люди грубые и неотёсанные»
Как я смог сам убедиться, жители сибирских городов и деревень, будучи в большинстве людьми грубыми и неотёсанными, ведут себя со ссыльными, тем не менее, почти всегда без презрения или различий, по-братски. Чувства, которые они испытывают особенно к уголовным, а не политическим преступникам, проявляются в том, что крестьяне зовут их исключительно «несчастные» и объединяются для помощи им; например, жители притрактовых улиц, где ночами проходят беглецы из тюрем, имеют привычку выставлять пищу перед домом, чтобы эти «несчастные» могли подкрепиться.
Беглецы знают об этом и, избегая таких улиц днём из боязни попасться, приходят ночью, чтобы взять так милосердно предложенную еду – так иногда им удаётся пересечь всю Сибирь и остаться незамеченными.
На картинке: Русские крестьяне из Демьянска
Прочтение недавнего перевода книги синьора Неможовского «Сибирские картинки» достаточно сильно подорвало мою веру в чувство христианского милосердия сибирского. По мнению Неможовского, такое «сердечное соглашение» между бродягами и поселенцами, когда одни становятся сообщниками других, – это только необходимость. Если крестьяне отказали бы в еде бродягам, те без сомнения поджигали бы их дома и убивали хозяев.
Неможовский рисует грустную картину сибиряков, среди которых он жил в качестве ссыльного, и, по его мнению, свободный житель Сибири – часто потомок худших из осужденных преступников, и он ничем не лучше каторжника. Автор рассказывает нам, что они жестоки, хитры и лживы, холодны и расчётливы, жадны до денег. Сами по себе не отличаясь высокими моральными принципами, они готовы извлечь выгоду из каждой слабости и порока других; у них нет никаких моральных и духовных принципов, и, несмотря на патриархальный уклад их жизни, страдают даже самые святые семейные ценности; у них нет даже такой заметной славянской добродетели, как гостеприимность.
Такому набору недостатков автор почти не противопоставляет никаких хороших качеств, кроме прозорливости и благоразумия; кроме того, их жизнь часто омрачена пороками, прежде всего, пьянством. Неможовский не допускает и мысли о сострадании крестьян в отношении политических заключённых; с ними сибиряки ведут себя так плохо, что для тех является удачей увидеть форму казака или полицейского офицера. «Поселенцы не испытывают никакого негатива к тем, кто совершил преступление, – говорит он, – напротив, убийца считается энергичным человеком; но те, кто попал в тюрьму, презираем так же, как не умеющий выступать артист».
Такое суровое суждение о сибирских крестьянах не может убедить меня стереть то, что я написал выше, потому что оно не согласуется с рассказами других ссыльных и противоположно моим впечатлениям, которые сложились в обских деревушках со ссыльным населением. Из написанного Неможовским можно понять, что он очень страдал из-за своей вынужденной жизни среди грубых людей. Сложно остаться беспристрастным в таких случаях, и, возможно, автор приписывает всему населению Сибири те негативные качества, которые обнаружил у своих соседей за долгие годы вынужденного совместного проживания. В остальном Сибирь большая, и то, что правдиво для одного места, может быть нехарактерным для другого.
«Если уж губернаторы не знают ни одного языка…»
Я на деле убедился: для Сибири распространенное среди нас мнение, что все русские – полиглоты, не верно. Здесь даже среди богатых торговцев очень редко можно встретить тех, кто знает хоть слово на иностранном языке; реже, чем я думал, говорят на иностранных языках и государственные чиновники. Я навсегда запомнил своё затруднительное положение в Тобольске, когда я появился без переводчика у губернатора, и понял, что он не понимал ни французского, ни немецкого, ни английского. Я решил, что бесполезно пробовать говорить и по-итальянски. Если уж губернаторы не знают ни одного языка, кроме русского, что можно спрашивать с простых исправников?
«…Именно эти качества являются самыми яркими и самыми приятными в русском и остяцком характерах»
Когда я прибывал в деревню или к группе юрт, я выходил на берег вместе с моим спутником-переводчиком, доставал магическое письмо тобольского губернатора и ходил от одного домика к другому пока ни находил 5 человек, необходимых мне для продолжения путешествия. Если там был староста, cтаршина или десятник, русский или местный, я обращался к ним, чтобы они нашли мне гребцов; иначе мне и моему переводчику пришлось бы делать это самостоятельно.
Если дело было ночью, все происходило точно так же. Я безжалостно будил людей, когда они сладко спали, и всегда поражался тому, как русские и туземцы при любых обстоятельствах сохраняли хорошее настроение и жизнерадостность – именно эти качества являются самыми яркими и самыми приятными в русском и остяцком характерах. Их бичевало палящее солнце и мучили комары, их мочили дожди и речные воды, они были вынуждены бороться против ветра и волн, но они всегда оставались весёлыми и отвлекались от тяжелой работы песнями, шутками и болтовнёй.
Почти всегда в моём экипаже были женщины, так как мужчины были более полезны в качестве рыболовов. Эти женщины были столь же устойчивы к усталости, как и мужчины, и, конечно, были ещё более шумными. Особенно, когда со мной был смешанный состав гребцов из мужчин и женщин – тогда разговоры не кончались никогда. Я не мог понять их шуток, но из того, что мне переводил мой переводчик, я понимал, что шутки были достаточно свободными и двусмысленными.
Чтобы показать, насколько сильными были эти женщины, я хочу рассказать: в Cухоруковских юртах я взял в качестве гребцов двух крепких девушек и трёх мужчин – все русские, и они спросили, можно ли довезти меня до Малого Атлыма, не делая пяти остановок; я согласился, и они провезли меня на 95 вёрст за 15 часов только с тремя остановками, в общей сложности не отдыхая и двух часов. В течение этих 15 часов они постоянно разговаривали и прерывались только на пение девушек, которые дарили нам всю ночь дуэты более оригинальные, чем красивые; они пели очень высокими голосами, которые достаточно сильно мешали моему сну.
Да, грести по течению было не очень сложно. Однако нашим перевозчикам, чтобы возвратиться, нужно было преодолеть те же вёрсты – и уже против течения; но редкое качество, которое можно найти в русском сибиряке, это чувство предусмотрительности! Люди, которых я отвёз так далеко, должны были возвращаться с помощью какой-нибудь лодки, которую они брали в аренду в точке нашего расставания. Ниже по Оби, где сообщение между станциями не столь активное, каждая новая группа брала с собой лодочку для возвращения обратно, привязывая её сзади к моей лодке.
Яков Яковлев Историк, член Союза писателей России |
Все части «Дневника итальянца в Сибири» Вы можете прочесть в рубрике «Дневник итальянца».