На оставшейся записи он по-прежнему возле своих оленей, в хорошо натопленной избушке охотно отвечает на вопросы журналистов, читает стихи, общается по телефону…
Сберкнижка с рогами
– Юрий Кылевич, если бы вам дано было прожить жизнь снова, как бы вы её прожили?
– Я – реалист. Я знаю, что повторить жизнь мне никто не позволит. Другое дело, новую жизнь с этим опытом, этим сознанием, но в другом теле, под другим именем, может быть, я ещё проживу.
Если такое получится, – наверное, я снова бы жил с оленями. Потому что олени – это как сберкнижка. Они охраняют и сторожат тыл человека в любое время.
Это будущее для моих внуков. Хотя я не знаю, кто из них пожелает жить с оленями. Может, кто-то уйдёт в индустриализированную цивилизацию, уедет в город. Я не внушаю, что только на стойбище настоящая жизнь. Но я уверен, что кто-то из них останется.
И я – не бог для того, чтобы судить, как должно быть дальше. Это жизнь должна решить. А ещё время. У него свои приоритеты. Оно тоже накладывает определённый отпечаток на человека, повелевает им.
Я, например, закончил литературный институт и точно знаю, что если бы не получил высшего образования, то не жил бы на стойбище.
– Почему?
– Потому что в то время, когда я учился в школе, в интернате, такая политика была – учителя, воспитатели каждый день говорили, что мы – коренные жители, жители первобытно – общинного строя. Мы должны приобщаться к высокой культуре. А высокая культура может быть только в городе или в деревне.
Я считаю, что этот постулат сегодня устарел. Высокая культура – она и на стойбище высокая. Я знаю много родственников, которые живут на стойбище, и они обладают очень высокой интеллектуальной культурой, прежде всего словесной. Произносят молитвы, и в молитвах такая мудрость звучит! Красота слова проявляется в медвежьих игрищах, в песнях, сказках, легендах.
– Всё чаще говорят о защите прав аборигенов во всём мире. С чем это связано?
– Однажды вместе с нашими российскими экоюристами я попал на международное совещание в США, в Сан-Франциско. И там вдруг выяснилось, что белые экоюристы (там до сих пор есть разграничения – белые и не белые) в последнее время занялись защитой прав коренных жителей.
Я задал вопрос: почему? Оказывается, если защищаешь права коренных жителей, тем самым ты защищаешь и экологические права белых людей.
Что нужно коренным жителям? Сохранить землю, сохранить память о земле, сохранить связь человека с землёй. А это и есть защита окружающей среды. Коренной житель не хочет, чтобы на земле был какой-то ядерный, нефтяной объект или завод по утилизации бытовых отходов.
Если бы позволил закон, не было давления власти, белых людей, коренной житель настаивал бы именно на этом.
Вот и я хочу сохранить вокруг себя, вокруг своего рода экологически чистую среду. А почему? Потому что мои предки жили на этой земле и сохранили её. И, когда я буду уходить, я хочу знать, что я сохранил эту землю для жизни следующего поколения.
Потому что, какая бы гарантия безопасности ни была у этих технологических объектов, риск аварии всегда существует. Чтобы исключить эту случайность самое идеальное – никого туда не пускать!
Рано говорить о святилищах
– Почему вы занялись топонимикой?
– Чтобы сохранить информацию. Даже если меня не будет, в словаре сохранятся сведения о месте, о деятельности семей, живущих на этой территории. В США, например, топонимика стала фактором, который помогает возвращать коренным жителям исконные земли.
В прошлом году я закончил трёхтомник «Река Аган со притоками». Это топонимика бассейна реки Аган.
В 1900 г. здесь проходил Дунин-Горкавич. Он насчитал 26 стойбищ. Я описывал стойбища, на которых аборигены жили 50, 60, 100 лет назад. И современные населённые пункты, где люди живут, поют песни, плачут, смеются, пасут оленей, охотятся.
Потом я задумал собрать информацию о святилищах р. Аган и об аномальных местах. Вышла осечка. В процессе работы я заболел и в течение всего 2012 года занимался своими болячками.
Я понял, что это знак свыше, что пока нельзя трогать святилища, что наше общество ещё не готово получить информацию о них. Я уже в издательстве, в Ханты-Мансийске, в самый последний момент вынул из рукописи страницы, касающиеся святилищ.
Что касается списка аномальных мест – это не просто список. Я описываю, в чём аномальность той или иной местности. Некоторые места – те же самые святилища, либо бывшие, либо настоящие. Если быть очень внимательным, в трёхтомнике святилища всё равно присутствуют. Просто они на языке коренных жителей...
Воспоминания о Вэлле
Вячеслав ОГРЫЗКО, литературный критик, редактор журнала «Литературная Россия»:
В день рождения Юрия, шаман, камлая, предсказал, что его увезёт красная лодка. И Юрий стал секретарём комсомольской организации. Как мог, боролся против не-справедливости. Помню одну из первых его акций против нефтяников. На их стороне стояла чётко отлаженная система. Советская власть фактически обслуживала интересы нефтяных генералов. А кто был Вэлла? Поэт без единой книжки стихов и билета члена Союза писателей. Всё, что он имел – мандат председателя поселкового совета, который ни на что не влиял. Не было ни денег, ни реальной власти. А он совершил невозможное: заставил нефтяников отступить, построить дорогу в объезд. За эту невероятную победу земляки, по идее, должны были носить его на руках. Но многие отвернулись, испугались, что нефтяники обязательно отомстят. Позже они поняли, что Юрий – защитник их интересов.
Анатолий РАЙШЕВ, бывший зам. председателя правительства Югры по вопросам малочисленных народов Севера:
Больше никто из аборигенов не смел так упрямо отстаивать свои интересы. В 2000-м году я побывал на стойбище у Вэллы. Юрий Кылевич тогда отстаивал родные угодья, под которыми нашли месторождение нефти. У властей была цель любой ценой вытеснить местных жителей с месторождения. Юрию Кылевичу предлагали большие деньги, дарили снегоход «Урал», но он говорил: «Если я приму эту подачку, я продамся, а значит – стану соучастником». И нефтяники сдались, отложили разработку месторождения на десять лет.
Мария ВОЛДИНА, хантыйская поэтесса:
Помню, на всесоюзном писательском семинаре Юрий читал одно из первых стихотворений: «Ворвался трактор в мой урман и под себя подмял осину, ей с хрустом ноги обломал…» Я слушала, представляла это беззащитное деревце, и у меня текли слёзы. Юрий любил всё живое. Оленей называл самыми чистыми существами. А себя считал частью природы. Он не боялся быть «неудобным» власти.
Агафья КАЗАМКИНА, бывший директор этнографического парка-музея с. Варьёган:
Когда Вэлла организовал музей в Варьёгане, никто не понимал, для чего. Стойбища были повсюду. Но он оказался прав. Вскоре многие стойбища забросили. А он ездил по ним и собирал ценный материал. Прошло 25 лет, сегодня этих вещей уже не найдёшь – ханты не используют старинные свёрла, традиционные снасти. Вэлла выполнил свою миссию и ушёл пасти оленей, а музей передал нам.
Эмиль КОСПОЛОВ, деятель культуры:
– Как-то были с Юрой на охоте. Едем в санях, увижу птицу, покажу, он тут же – раз, и без промаха выстрелит! Каждый день ели патонку из глухаря. А по вечерам выходили на связь по рации: «Ворсинка, Ворсинка, я Пысум!» Это позывные по названиям ручьёв. Пысум – это Вэлла. Как-то на нас два геолога из Ноябрьска вышли. Заблудились. Мы их подобрали, довезли до «бетонки». У одного из них, пока блудил, дома дочка родилась! У Вэллы сыновей не было, вырастил дочерей – Тайну, Сёму и Ладу, они ему внуков нарожали…
82 - это не возраст: Галина Лукина до сих пор работает почтальоном 
Сельская учительница объехала почти весь мир 
Байбалак вместо Карловых Вар 
Дневник итальянца в Сибири.Часть 12: Остяцкий танец: «Музыка была менее варварской, чем танец» 
Памяти жертв политических репрессий. История одной семьи