Дневник немца в Сибири: На пути к Щучьей

Отто Финш (1839–1917) – немецкий этнолог, орнитолог, путешественник и исследователь. Его именем названы гавань и побережье в Папуа–Новой Гвинее, несколько видов попугаев (например, Aratinga finschi), вымерший вид новозеландской утки, улицы в городах Валле и Брауншвейге. Среди его многочисленных путешествий по всему миру для нас особенно интересна поездка по Западной Сибири (и по Югре в том числе), предпринятая в 1876 г. в составе группы Общества германской северо-полярной экспедиции. По возвращении из Сибири О. Финш, как и другой участник этой поездки А. Брэм, (его записки уже представлены в рубрике «Иностранцы об Югре и югорчанах»), опубликовал свои впечатления и выводы отдельной книгой. В русском переводе под названием «Путешествие в Западную Сибирь д-ра О. Финша и А. Брэма» она увидела свет в Москве в 1882 г. Отрывки из этого давно известного сибиреведам, но мало знакомого другим читателям издания и предлагаются ниже.

«Янбурри в этнологическом отношении было интересно…»

Янбурри (Ямбури, Янбура), рыболовное местечко, состоящее из чумов туземцев и одной татарской избушки, лежит против Большого Носа или последнего изгиба обских гор. Здесь мы находились на расстоянии 20 вёрст от устья морской губы (острова Яри…). Отсюда можно было ясно видеть плоские холмы и крутой песчаный берег Большого Носа и различить деревья, которые были скудно разбросаны по ним… Вид правого высокого берега помогал нам ориентироваться, так как от напора морской воды в губе течение ещё с предыдущей станции (Немута) казалось нам встречным и заставляло нас держаться, по-видимому, левого берега.

Янбурри в этнологическом отношении было интересно тем, что здесь нашли мы почти одних самоедов и могли подробно осмотреть их обстановку. Здесь я могу прибавить, что если трудно найти у остяков племенные особенности, то ещё труднее с антропологической точки зрения рассматривать самоедов и остяков как отдельные расы, так и оба эти племени отличаются только одним языком. При этом следует заметить, что разговорный язык самоедов понимает почти каждый остяк, между тем как самоеды очень редко говорят по-остяцки.

Здесь опять обращались ко мне за медицинской помощью и притом в таких случаях, в которых самый знаменитый эскулап вряд ли мог бы что-нибудь сделать. Так один старик показал мне страшно изувеченные руки с пальцами, сгнившими до последнего сустава. Он долго лежал пьяный в снегу при сильном морозе и отморозил руки так, что пальцы кусками отпадали у него.

Женщине, страдавшей сухоткой спинного мозга, у которой ноги совсем уже отнялись, также не мог я оказать никакой помощи, как и двум слепцам. Легкие же глазные болезни, часто происходящие от ужасного дыма в чумах, я лечил строжайшей чистотой и опрятностью, которая никоим образом вредить не могла. Наш же псалмопевец Фёдор Хозяинов уверял слепых, что они наказаны слепотою за своё неверие и что, приняв христианство, снова прозрят. Я напомнил нашему усердному апостолу, что он нанят в гребцы и должен раз навсегда воздержаться от миссионерства.

К нарисованному мною в Кюхате домашнему идолу я присоединил ещё изображение «лесного божка», которого случайно нашёл в ивовой чаще во время охоты. Подле воткнутого в землю куска дерева, у которого проделаны были глаза и нос, представлявшие лицо, стояли на стойках 3 обитые жестью сибирских сундука, служившие «божескими сундуками». Так как ключи находились тут же, можно было свободно осмотреть их содержание. По нашим понятиям, оно было весьма жалко и мизерно.

В самом большом, назначенном для мужчин, лежал сделанный из тряпок идол; в назначенном для женщин – богиня в жёлтом самоедском платье, с красной обшивкой, а в маленьком – для детей – только кой-какое тряпьё¸ к которому я присоединил несколько стеклянных бусинок. Что приношения эти имели целью испрашивать благословение богов на рыбную ловлю, видно было из того, что на заднем плане, в виде жертвоприношения, надет был на палку кусок рыбьей кожи. Вообще всё свидетельствовало о наивности и честности этих людей, и вместе с тем обнаруживало полное отсутствие художественного вкуса…

«Едою невозможно назвать этот… способ пожирания сырого мяса»

Едва женщины успели снова построить чумы, на что потребовалось минут 15, как остяк в честь нас зарезал хорошего оленя-самца. Удар обуха по лбу положил его на месте, удар в загривок совсем покончил. Вслед затем ему воткнули нож в сердце и оставили его там, чтобы не было потери крови. 20 минут спустя разрезанная от горла шкура была уже снята и держалась только на голове и ногах.

Когда желудок и внутренности были аккуратно вынуты, началась трапеза, для которой вычищенная полость, наполненная кровью, служила вместо блюда. Как показывает приложенный рисунок, быстро набросанный мною к досаде туземцев, все участники с жадностью поглощали длинные куски мяса, обмакивая их в ещё дымящуюся кровь. Едою невозможно назвать этот свойственный чукчам и лапландцам способ пожирания сырого мяса.

Берётся зубами (как представлен мужчина подле собаки) длинный кусок мяса, втягивается в рот насколько возможно, острым ножом обрезается у самых губ и проглатывается. Курносые носы очень удобны для этой операции, но мне всегда приходилось удивляться ловкости, с которой действуют ножом даже дети. Величайшими лакомствами считаются у них глотка, ушная раковина, подколенный жир, кожа с зева и губ и в особенности мозговые кости. Последние ставят на огонь не для поджаривания, а для того, чтоб кости растрескались; тогда мозг проглатывается так же, как и мясо. Печень, сердце, почки и прочие внутренности, за исключением селезёнки и лёгких, считаются также особенно вкусными. Рёбрами и другим мясом тоже не пренебрегают и едят его с сырым жиром.

Очень ценятся также сырые, ещё кровянистые рога, куски которых иногда отрезаются ещё у живого оленя и тотчас же съедаются, а концы тщательно перевязываются. Часто также приходилось мне видеть, как съедали сырой мозг. Как лапландцы съедают наполненный кровью желудок точно кровяную колбасу, так и самоеды употребляют желудок, замороженный со всеми внутренностями, потом сваренный и смешанный с мукою. По словам Шренка, это кушанье напоминает «бекасиный помёт», которым лакомятся наши гастрономы: Les extremes se touchent! – Крайности сходятся (с франц.). Нельзя не признаться, что такие пиршества, на которых лица всех участников выпачканы кровью, возбуждает отвращение, так как кажется, что видишь толпу людоедов.

Только бедность тундры в топливе, мешающая иногда возможности варить кушанье, обусловливает такой метод еды…, употребительный не только у остяков и самоедов, но и у зырян и русских, живущих в этих местах. «Стоит преодолеть первое отвращение, – говорит Гофман, – и пища оказывается вкуснее, чем можно предполагать; в особенности жир, покрывающий спину слоем в палец, обмакнутый в кровь, очень вкусен, и если нет тарелок и вилок, то эта манера обрезать кусок у рта, самая удобная». Миддендорф также с большим аппетитом ел дымящуюся печень.

Я совершенно согласен с вышесказанным и сожалею, что не могу сказать этого по собственному опыту, так как при виде бесчисленных павших от эпидемии оленей у меня совершенно пропала охота есть оленье мясо. Я велел только поджарить себе мозговую кость и нашёл её превосходной. Наши люди могли, наконец, наесться мяса досыта, и я не преувеличу, если скажу, что каждый из них съел от 4 до 5 фунтов мяса. Подобное обжорство было им совершенно извинительно, так как они умели так же хорошо поститься. Впрочем, я никогда не замечал, чтоб хотя один из них когда-нибудь объелся, что у нас случается нередко; этим они обязаны своим превосходным желудкам.

У Дзеингия

Мы, между тем, поместились в чуме или, вернее, разлеглись в нём и угощались чаем. У Дзеингия был настоящий, а не кирпичный чай, и очень хорошенькие чашки, даже сахар, который одна из жён его за неимением другого инструмента колола ножом, а потом вовсе неаппетитно раскусывала зубами. Дзеингия был покуда один из первых богачей своего народа, и его нельзя было прельстить стеклянными бусами, медными кольцами и тому подобной дрянью.

Только водкой можно было на него подействовать, но при нашем незначительном запасе я мог попотчевать его не более как двумя рюмками: капля на горячий камень! Когда все мудрецы собрались вокруг огня, явился Дзеингия, полуголый, без шубы, совсем по-домашнему. Самоеды и остяки в этих местах не носят рубашек или исподнего платья, а потому, скинув шубу, являются по пояс голыми. Бёдра же покрываются кожаными штанами, вроде купальных, а на ногах у них длинные кожаные сапоги (пиве или пимэ), которые прикрепляются под коленями ремнями

Начались переговоры, причём многие пункты повторялись по нескольку раз. Нельзя было претендовать на него, если он не хотел уступить части своего стада. У него самого оставалось теперь из 500 не более двухсот оленей, пригодных к делу, а так как эпидемия усиливалась, то они были нужны ему для перевозки саней и имущества на Щучью. На наших глазах он высыпал мешки с сушёной рыбой, потому что невозможно было перевезти её.

Вследствие этого он предложил мне вернуться с ним на эту реку, на что потребовалось бы всего три дня, а оставшихся у него оленей обещал там разделить между нами и русской экспедицией, остальных же животных, молодых и телят, хотел перестрелять, чтоб сохранить хоть шкуры. Оттуда же отправиться на Обь – предложение, которое я со своей стороны принять не мог. Результатом долгих переговоров, во время которых товарищи мои спали, так как они продолжались до 2 часов утра, было то, что Дзеингия согласился уступить мне 9 оленей по 6 руб. за каждого и, кроме того, трое саней и посуду. Сделанные мною женскому полу подарки стоили шкуры песца.

Так как я имел много свободного времени, то занялся наблюдениями за воспитанием и уходом остяцких женщин за грудными младенцами, другими детьми и щенками, причём заметил довольно большую неопрятность. Дзеингия имел двух жён, так как этого требовало его положение, уверял он. Они были, подобно Лии и Рахили, одна стара и дурна, другая – молода и красива. И здесь, как у Иакова, дурная была любимая, потому что подарила мужу четверых детей, а красивая ни одного.

Это послужило поводом к пренебрежению ею, так как остяки очень чадолюбивы, и в самом деле, дети – богатство семьи. Это пренебрежение обнаружилось и теперь. Когда Дзеингия удалился со своими супругами под ситцевый полог, Рахили скоро пришлось покинуть ложе, чтоб уступить своё место нашему Хату, который как шаман имел право на это почётное место. Она сидела часа два, тихо, но горько плача, пока усталость не сомкнула ей глаза. До семейной сцены, однако, не дошло, хотя ревность играла тут немаловажную роль. Утром видел я Рахиль мирно разговаривающей с Лией. Мало того, она причёсывала ей волосы и оказывала другие услуги, какие можно наблюдать в любом обезьяннике!..

Продолжение истории, а также записки иностранцев в Сибири читайте каждый вторник в рубрике «Иностранцы о Югре и югорчанах».