Отто Финш (1839–1917) – немецкий этнолог, орнитолог, путешественник и исследователь. Его именем названы гавань и побережье в Папуа–Новой Гвинее, несколько видов попугаев (например, Aratinga finschi), вымерший вид новозеландской утки, улицы в городах Валле и Брауншвейге. Среди его многочисленных путешествий по всему миру для нас особенно интересна поездка по Западной Сибири (и по Югре в том числе), предпринятая в 1876 г. в составе группы Общества германской северо-полярной экспедиции. По возвращении из Сибири О. Финш, как и другой участник этой поездки А. Брэм, (его записки уже представлены в рубрике «Иностранцы об Югре и югорчанах»), опубликовал свои впечатления и выводы отдельной книгой. В русском переводе под названием «Путешествие в Западную Сибирь д-ра О. Финша и А. Брэма» она увидела свет в Москве в 1882 г. Отрывки из этого давно известного сибиреведам, но мало знакомого другим читателям издания и предлагаются ниже.
«…Беспечность туземцев должна уступать высшей интеллигенции…»
Смотря по удобству положения, аренда таких песков стоит от 20 до 200 руб. и более. О дозволении ловить рыбу остяки большею частью условливаются сами и так, чтобы удов делился пополам; здесь арендатор должен был делиться с остяками, которым принадлежит эта местность. Для остяка-владельца работали его земляки. При этом обыкновенно условливаются, что туземцы из своей доли возьмут лишь столько, сколько им нужно для себя, а остальное уступят русскому предпринимателю за известную цену. По свидетельству Полякова, девятивершковый муксун выше Самарова стоит рубль, между тем, как выше Берёзова эту цену дают за 8 муксунов, ниже Берёзова за 10, ниже Обдорска на Надыме – за 25–30 штук.
Чем дальше вниз по течению, тем цены становятся всё ниже и ниже. Мера в 9 вершков издавна принята на практике, также как и правило, что две рыбы меньшей меры идут за одну. Условия эти оказываются совершенно одинаковыми с условиями, существующими в России. Из слов Шренка видно, что в Ладоге единицей меры считается рыба 12 вершков, и две рыбы меньшей величины также идут за одну. О целесообразности и справедливости таких условий судить трудно, довольно того, что они существуют.
Если г. Поляков сильно осуждает это произвольное назначение цены, а также и всю «разбойничью систему», применяемую его русскими соотечественниками на обском рыбном промысле, то осуждение это мне кажется также голословным, т. е. без глубокого понимания дела. Если б г. Поляков имел случай познакомиться с большим рыбным промыслом в Голландии, Норвегии или в восточном Финмаркепе и с тамошней кредитной системой, он бы мягче судил о своих соотечественниках. Что касается выставленных им цифр, то они могут только смутить человека, не понимающего дела и уронить его соотечественников, особенно во мнении иностранцев. Когда он, например, говорит, что продажа 500000 пудов обской рыбы в Тобольске доставляет барыша миллион руб., причём собственники рыбных промыслов, остяки, получают за аренду лишь 10000 руб., то это вычисление его также неверно, как и вычисление барышей предпринимателей, которые, по его словам, платя не более 200 руб. аренды, получают от 10000 до 35000 рублей дохода.
При таких расчётах читатель может подумать, что счастливый предприниматель положит в карман до 34000 руб. чистого барыша. В действительности же эта цифра представляет только валовой доход, без вычета издержек. г. Поляков, путешествие которого было отчасти вызвано Обществом тобольских рыбопромышленников, не сообщает, однако, какая сумма из дохода расходуется на снасти, жалованье и пр. Как я лишь слегка указал выше, издержки и капитал, затрачиваемые на это предприятие, довольно значительны. Один невод стоит 300 руб. Если Поляков видит благоденствие туземцев в том, чтоб «увеличена была доля туземцев», то дальнейшее описание остяков ясно покажет, какое пагубное употребление сделали бы они из этой доли. Если русский рабочий в Сибири весь заработок свой тратит на водку, не имея ни малейшей наклонности к приобретению, которое, безусловно, необходимо для поднятия благосостояния населения, то как же ожидать и требовать этих качеств от туземцев? Неизвестно, верно ли, что бóльшая часть приречного населения испортилась нравственно с прибытием русских рыболовов, но нет сомнения, что туземцы выиграли через это прибытие.
К тому же русские имели полное право воспользоваться областью, которая без их предприимчивого духа не приносила бы никому никакой пользы. Кто, как мы, видел в пустынных тундрах туземцев-рыбаков, живущих в нищете среди рыбного богатства, тот должен признать, что те, которые работают на Оби вместе с русскими, пользуются сравнительно значительным материальным благосостоянием. Между тем как остяки прежде запасались рыбой лишь на зиму и, как рассказывает Паллас, иногда голодали, теперь они помогают разрабатывать источник богатства, который приносит им пользу в виде предметов первой необходимости, которых они прежде вовсе не знали или получали от странствующих мелких торговцев, причём нередко бывали ими обманываемы. Справедливо разбирая дело, мы находим, что оно производится так же, как и в других странах. Как и торговцы в Капской земле, в отдалённых рудниках или округах пушных промыслов и т. д., русские также ищут барышей. Что беспечность туземцев должна уступать высшей интеллигенции – это факт, повторяющийся во всех странах и у всех народов!
«…У этих нецивилизованных детей природы не всё продажно…»
Картина человеческой деятельности оживлялась ещё более бесчисленными чайками, которые с громкими криками носились над сетями и похищали добычу перед глазами рыболовов; иные же сидели на высохших ветвях лиственниц. Осмотрев всё в подробности, я направился к ближайшему лесу, состоявшему из прекрасных высоких хвойных деревьев, чтоб поискать там большого шайтана (больших идолов). Приказчик, утверждавший, что он один из русских знает это место, из уважения к туземцам не хотел, однако, указать мне его и называл моё предприятие безнадёжным, что и оправдалось в действительности. После долгих скитаний я был доволен и тем, что нашёл прежнее языческое кладбище, но при срисовывании его должен был бежать от комаров, которые не давали возможности четверть часа поработать карандашом.
Если мне не удалось отыскать большого шайтана, зато я мог, по крайней мере, утешиться маленьким, который был спрятан в одном чуме. Но я должен был что-нибудь ему пожертвовать и охотно принёс первую «жертву идолу». Идол представлял бесформенную массу, завёрнутую в лисьи и другие меха, с медной бляхой, изображавшей лицо и прикреплённой на месте головы.
Добрая хозяйка, несмотря на насмешки мужчин, решилась, наконец, показать «бабьего идола». Это была кукла, одетая как остяцкие женщины, у которой вместо лица была медная пуговица. Несмотря на то, что я предлагал высокую цену, они не хотели продать мне ни одного из своих богов, и хотя мужчины смеялись над «богиней Зонгет», однако, очень дорожили своим «муштером» (мастером). До сих пор он не покидал их в беде, говорили они, и накажет за это болезнью или даже смертью. Эта приверженность достойна похвалы и доказывает, что у этих нецивилизованных детей природы не всё продажно, как предполагают люди цивилизованные, и что они при этом весьма снисходительно относятся к тому, кто делает им такие неделикатные предложения. Старовер, вероятно, иначе отверг бы предложение о продаже какого-нибудь особенно чтимого им образа святого.
Продолжение истории, а также записки иностранцев в Сибири читайте каждый вторник в рубрике «Иностранцы о Югре и югорчанах».
Дневник немца в Сибири: В Кюхате (начало) 
Дневник немца в Сибири: «…Картина беспредельного мира и тишины» 
Дневник немца в Сибири: «…О прилежании и ловкости остяков» 
Дневник немца в Сибири: От Берёзова до Обдорска на лодке – за трое суток и два часа 
Дневник немца в Сибири. От Берёзова до Обдорска на лодке – за трое суток и два часа