Дневник немца в Сибири: «…Туземцы умеют платить доверием за доверие»

«…Любовь туземцев к истине уже значительно пострадала и поколебалась»

Так как честность тесно связана с любовью к правде, то туземцам не знакомо клятвопреступление. Клятва, произнесённая над медвежьей лапой или куском шкуры в руках, на которой туземец делает надрез, говоря: «Пусть меня медведь съест, если я поклялся в неправде», имеет полное значение, даже на суде. Поляков сообщает прелестную легенду, на основании которой остяки считают медведя, сына Турома…, создателя вселенной, за божественного представителя справедливости на земле.

Как бы то ни было, но любовь туземцев к истине уже значительно пострадала и поколебалась. Причиной того был опыт, приобретённый в сношениях с чужеземцами, вторгшимися в их страну. Видя, что их постоянно надувают, и они сами стали прибегать ко лжи в тех случаях, когда им выгодно скрыть выручку от охоты или запас мехов. Но мстительности, как описывает Альбин Кон, основываясь на одном эпизоде, когда обманутый остяк был до того раздражён, что покусился на убийство, такой мстительности они не знают; иначе убийства не были бы у них редкостью. Вообще я имею основание полагать, что рассказанный эпизод не что иное как выдумка, потому что такой важный случай, происшедший 12 лет тому назад, был бы нам неминуемо сообщён.

Во всяком случае, туземцы умеют платить доверием за доверие; в этом мы убедились достаточно. Когда подтвердились наши уверения, что мы не купцы, не миссионеры и не чиновники, от которых они не без основания ожидали обмана, крещения или повышения податей, когда они увидели, что мы не ожидаем от них никаких подарков, а за всё платим, тогда подозрительность их исчезла, и мы не имели ни малейшего повода на них жаловаться.

Притеснения со стороны европейцев изменили также характер туземцев, сообщили им скрытность, задумчивость, вялость и безучастность, которые легко принять за тупоумие и которые часто объясняют их тяжёлым образом жизни. При более же близких сношениях с туземцами замечаешь, что они, напротив, весёлого нрава. Даже во время трудного странствования по тундре наши остяки беспрестанно напевали монотонные песни, и наши гребцы часто весело шутили и смеялись между собою. Только раза два выходили между ними ссоры, но никогда дело не доходило до драки.

Впрочем, я заметил, что остяки говорят гораздо тише, чем лапландцы… Вообще самоеды кажутся живее и именно расторопнее остяков. Очевидные при первой встрече робость, страх и застенчивость исчезают при продолжительной совместной жизни и происходят вовсе не от трусости. Хотя туземцы не герои в том смысле, как мы это понимаем, но им присуще мужество, так как без него мудрено было бы вести войну с царём здешних лесов – медведем. С таким плохим оружием, как у них, пожалуй, отступил бы и Немврод [ветхозаветный легендарный охотник и царь – Я.Я.].

«Жизнь остяка не требует высшего образования…»

Что люди, обладающие такими хорошими качествами, не лишены умственных способностей, это само собою разумеется. Но суждение о них, составленное по односторонним, старинным источникам, из которых брали то, что казалось почуднее и интереснее, весьма неопределённо и фальшиво, тем не менее, распространено до сего времени. Если первые русские, пришедшие в соприкосновение с самоедами, гнушались ими за то, что они едят сырое мясо, то не удивительно, что Избрандт Идес принял их за людоедов.

Замечание Вирхова об одном черепе «образование челюсти напоминает шимпанзе», без сомнения, не заставит позднейших писателей низвести остяков и самоедов в умственном отношении на степень развития обезьяны. Подобными заключениями древних авторитетов охотно пользуются некоторые популярные писатели, чтоб придать более рельефа субъективным воззрениям. Подобной-то субъективности, лишённой опыта, мы обязаны суждением, что остяк стоит на самой низшей ступени развития. Если нельзя отрицать того, что туземцы до сих пор не делали никаких попыток, чтобы улучшить своё положение и достигнуть высшей степени образования, то при более верном обсуждении всех обстоятельств, этого невозможно и ожидать.

Климатические и физические особенности страны полагают непреодолимые границы стяжанию, а при известной бедности крупные предприятия недоступны туземцам. Таким образом, оказывается, что чисто практические причины лишают туземцев образованности цивилизованных наций.

Жизнь остяка не требует высшего образования, и его умственного развития достаточно для требований, предъявляемых ему жизнью. По его мнению, достаточно того, что он знает, что главное событие – рождение оленей – начинается в апреле, а потому он не заботится о других месяцах и днях. Шренк говорит, однако, что самоеды знают не только месяцы и дни, но время дня, страны света и даже важнейшие созвездия, что при постоянной жизни под открытым небом вполне естественно.

Остяки также хорошие наблюдатели природы и при своих странствованиях руководятся звёздами. Главный их путеводитель… Полярная звезда. Созвездие Большой Медведицы называют они именем наибольшего животного своих лесов – лося. Северное сияние, для которого Шренк не приводит самоедского названия, остяки называют сорнитут, т. е. «божий огонь». Они знают его и при появлении его слышат иногда слабый шум, похожий на лёгкий ветерок… За этими северными сияниями следует обыкновенно перемена погоды...

Кастрен чисто из практических причин восстаёт против навязывания туземцам образования, которое они лишь в редких случаях могут применить к делу. Как справедливо заметила Кастрену депутация остяков, что учёные люди умрут с голода в тундре, так точно и мне Иорка Мамрун заявил, что он по той же самой причине не учит сыновей своих ни читать, ни писать, несмотря на то, что очень хорошо понимал, для чего я советовал ему и то, и другое. Но он лучше знал, что нужно для тундры и для жизни остяка, и уверял, что, не умея, ни читать, ни писать, он будет также верен великому царю, и что детей своих воспитает в том же духе. Что мог я возразить на это?

«…У остяков и самоедов существует своя поэзия…»

Что у остяков и самоедов существует своя поэзия, мы знаем от Кастрена и Шренка, который в отрывке «Народные песни и сказки самоедов» приводит прелестную песню о цветах. В этом отношении самоеды изобретательнее остяков; от последних мне не удалось узнать ни одной сказки, но Поляков сообщил мне одну, «сочинительница» которой даже пользуется известностью. И у остяков, стало быть, также есть синие чулки!

Не имеется недостатка и в инструментах для аккомпанемента народных песен. Видели мы Давидову арфу, которую остяки называют хотанг, т.е. «лебедь»… Это плоский ящик с резонансом, передняя часть которого выгнута наподобие шеи лебедя; на нём посредством деревянных колышков нанизаны проволоки. «Лебедь» бывает иногда с разными украшениями, и конец арфы в виде птичьей головы есть продукт художественного мастерства остяков, который стоил бы немалого труда нашим деревенским художникам. Туземцы умеют отлично клеить и обладают лучшим для этой цели материалом – рыбьим клеем.

Ещё более искусства требует длинная цитра, по-остяцки нарежух («домбра», по Палласу) – плоский ящик, длиною от 3 до 4 футов, шириною от 8 до 10 дюймов, резонанс которого как у «лебедя» усиливается посредством вложенной туда стеклянной или металлической пластинки. Через перекладину на колышки, сделанные из клиновидных костей утки, натянуто 5 струн, приготовленных из кишок. На обоих инструментах играют пальцами, и они издают очень гармоничные звуки.

Третий инструмент гораздо проще: это нечто в роде скрипки; он похож на русскую балалайку и, по всему вероятию, она служила для него образцом. На нём только три струны, и играют на них волосяным смычком обыкновенно женщины, отчего и произошло его название: ниэ-нарежух, т. е. «женская скрипка».

Другие материалы рубрики «Дневник иностранца» историка Якова Яковлева читайте в БЛОГИ.