«…Вместе с Берёзовым мы покинули область оленей»
Утром 12-го сентября, в пасмурный, дождливый день увидели мы Берёзовские колокольни; если б не они, то по местоположению не узнали бы города. Сосьва обратилась в весьма посредственную реку и отделялась от города широкой полосой вязкой глины. По скользкой выстланной досками дорожке нужно было идти туда и обратно к лодке, так как мы с графом Вальдбургом, по своему обыкновению, остались жить на судне, а доктор Брем переселился в город. Не очень-то было приятно путешествовать в темноте по этим гладким доскам. Однако собаки не находили в этом ничего затруднительного и в первую же ночь, руководимые деланием стащить что-нибудь, явились в большом количестве и не дали нам покоя.
Наш первый визит был, без сомнения, к исправнику, у которого были для нас письма и газеты (ещё от 3 августа). Потом были мы у уездного врача доктора Крживицкого, в милом семействе которого приятно провели два утра. Как большая часть докторов в России, говорящих по-немецки, он учился в Дерпте; потом он провёл много лет в Нерчинске. Его прелестная супруга, так же как и дочь, не были довольны новым своим местопребыванием, и были совершенно правы. От доктора Крживицкого получил я интересные куски аммонитов, превратившихся в известковый шпат, с радужной поверхностью и подавших народу повод к сказке об окаменелой змее. Аммониты эти найдены неподалеку от Урала, у речки Лопсия, в бассейне верхней Сосьвы, на 3 дня пути в лодке от Искарских юрт. Эти куски служат теперь украшением минералогического музея в Берлине, так как они были мною ему подарены.
Мы были поражены удивлением при виде громадной стаи грачей, опустившихся лишь на несколько часов в городе, так как на Оби впервые видели эту птицу.
Старый добряк Панаев, великолепно державший себя за всё время путешествия и ни одного разу не напившийся, прибыв домой, хотел наверстать потерянное. Он был уж сильно навеселе, когда я поутру пришёл к нему, по его приглашению, к завтраку. Без сомнения, я не хотел отказать в этой чести нашему старому, заслуженному проводнику, и он был этим весьма счастлив.
Я также посетил старого Арона Ароновича и познакомился с его представительной супругой, последовавшей за ним в ссылку из Одессы и скрасившей ему жизнь двумя или тремя прелестными девочками. Мне было необыкновенно приятно слышать в этой семье немецкий говор и такое наречие, которое я понимал без переводчика.
Берёзов я описывал ещё при первом нашем посещении и доказал, что он вовсе не лежит «среди непроходимых первобытных лесов» и не носит на себе «поразительного отпечатка сурового Севера», как то говорит Ланкенау. Прилагаемый рисунок показывает это наглядно…
«Уток было множество»
Когда все необходимые работы (чистка лодки, наполнение спиртовых препаратов) были окончены, мы покинули Берёзов, вечером 13-го сентября, снабжённые новыми съестными припасами, между прочим превосходным белым хлебом, испечённым для нас женою Арона Ароновича и принесённым им в лодку с пожеланием счастливого пути чужестранцам. Впрочем, в отношении провизии наше положение улучшалось с каждым днём, так как вместе с Берёзовым мы покинули область оленей; здесь уж был рогатый скот и овцы. Но молоко можно было найти не на всех станциях, а ещё реже того рыбу. Старый Михаил Панаев дал нам до Самарова своего сына Николая – расторопного, услужливого 24-летнего малого, который оказался очень полезным и был хорошо знаком со здешним способом охоты за дичью.
От него узнали мы о необыкновенном способе ловить уток посредством воздушных сетей, так называемых «перевесов» (по-остяцки пилчар), которые ещё на нашем пути туда обратили на себя наше внимание. В чаще берегового леса мы часто видали просеки, которые от реки вели к видневшимся вдали озёрам. В этих искусно проложенных просеках, деревья со стороны воды были обтянуты сетью в 60–70 футов вышины и 70–100 футах ширины. Сеть эта падает, когда утки влетят сюда, и таким образом последние становятся пленницами. Утки при перелёте охотно пользуются этими дорогами. Этот способ ловли практикуется обыкновенно во время перелёта с 8 до 15 мая и с 15 августа до октября. Ловля бывает особенно изобильна ранним утром, вечером и в лунные ночи, но продолжается и днём. Даже и тогда они не замечают охотника, который сидит в нескольких шагах от сети без всякого прикрытия. Иногда в одну ночь попадает в сеть до 50 штук. Нередко попадают в сеть журавли и гуси, но немного, к радости птицелова, потому что они почти всегда рвут сеть. Остяки убивают уток самым простым способом, перегрызая зубами зашеек.
Масса добытых таким образом уток сушится для зимнего запаса в дыму чума, что придаёт им не особенно аппетитный вид. Поляков был очевидцем, как в такую сеть попало 100 уток, но уверял, что иногда добыча доходит до 200 и более. У Гофмана есть рисунок такого способа ловли, применяемого не только на Оби, но и в других местах Сибири. Паллас подробно его описывает… От последнего естествоиспытателя мы также узнаём, что в некоторых местах ловят уток петлями. Сибирские крестьяне коптят эти петли (плёнки) в полынном дыму, чтоб обеспечить их от «дурного глаза» – суеверие, в котором, без сомнения, стали бы упрекать остяков.
Уток было множество, впрочем, всё те же породы, которые были уж нам известны, и они были всё также пугливы. Однако моим спутникам удалось принести целую дюжину; впрочем, у туземцев можно было купить их от 3–5 коп. за штуку.
Стаи перелётных гусей и журавлей держались всегда в недоступной дали и так искусно умели выбирать ночлеги, что все преследования наши были безуспешны. Гуси появлялись иногда в громадном количестве; так виденную мною 25-го сентября у Белогорья стаю я считаю, по крайней мере, в 3–4 тыс. штук; когда стая поднималась, слышался как бы гром. Кулички-воробьи… и зуйки-галстучники летели тоже стаями в несколько сот штук каждая. Позднее появилась сотня горных жаворонков…
Дневник немца в Сибири: «Сущность религии туземцев…» (окончание) 
Дневник немца в Сибири: «Религия туземцев…» (начало) 
Дневник немца в Сибири: «Знакомство с… шаманом» (Окончание) 
Дневник немца в Сибири: Языческие похороны (Окончание) 
Дневник немца в Сибири: Языческие похороны (начало)