– Мама, прошу, – женский голос умолял. Такой родной, знакомый голос.
– …
– Это ведь совсем просто. Никто ничего у тебя не отнимает. Я тебя прошу, мама.
– …
– Ты…Ты поступаешь просто бесчеловечно, ведь я твоя дочь! А он, между прочим, старший внук!!! – Женщина встала, подхватила дамскую сумочку и противно шуршащий пакет-майку и выскочила за дверь.
Лежащая на кровати старушка только вздохнула.
В больнице скучно. Скучно и однообразно. Единственное развлечение, ну, кроме книг и газет, конечно, это посетители. Как свои, так и чужие. Чужие – вдвойне. Смотришь на них, придумываешь истории, а потом сравниваешь с реальностью. Потому что обсуждение посещений – второе по популярности развлечение.
Мы за тебя, Петровна
– Слышь, Петровна, – зашептала одна из соседок по палате, – Дочка-то вместе с передачей убежала. Видать, сильно осерчала.
– Пусть идет.
– А чего приходила, а? Вот мой вчерась приходил за доверенностью. Пенсию хочет за меня получить. Пропил свои-то деньги поди. Я не дала. Сын-то у меня оторви и брось. А дочка – хорошая, только несчастная. Муж погиб, детки маленькие. На двух работах лямку тянет…
– Видела я дочку, Валя, она позавчера к тебе приходила. Красавица. Еще встретит свою судьбу, – втянулась в разговор еще одна больная, – Ты не приставай к Петровне, видишь, тяжело ей. И так сердце никуда не годное, а еще ходят-клюют. Вороны.
– Да ладно вам, их тоже понять можно, – откликнулась, наконец, Петровна, – Только трудно это все. Решение никак не дается мне. Вы ведь ничего не знаете. Двое детей у меня. Две дочери. А внуков – трое. И все по-своему устроенные, вроде. И каждому квартира моя нужна. А квартира – одна. Не знаю я, как все поровну поделить. Да и ждать никто не хочет, – Та, которую называли Петровной, вздохнула, – младшая дочь требует все меньшой внучке отписать. Есть в этом резон – у нее, Ирины, двое ведь. Старшая просит для Вити, старшего внучка, подарок сделать, он институт заканчивает. Тоже, вроде как права. Вот и попала я в больницу от дум этих.
– Мы за тебя, Петровна. Ты никому не отписывай. Вот помрешь – пусть тогда и решают.
– Ой, Валя. Страшно мне, что они из-за добра этого на всю жизнь врагами останутся…
Временно надолго
– Мама, ты как хочешь, а Витя у тебя пока поживет. Ты все равно в больнице.
– Как же это, Нина?
– Ну, как… Кстати, вот тебе фрукты, вот чай, вот печенье, как просила,– заторопилась женщина, – У него девушка появилась. Дело-то молодое. Вот пускай пока поживут в отдельной квартире. Сама понимаешь. У нас ведь тесно.
– И меня не спросила, Нина…
– Мама, ну что за формальности, право. Они и за жильем твоим приглядят. А как выпишешься – они и съедут уже. Ну, войди в мое положение, мама…
– Уходи, Нина.
Ночью Петровне не спалось. Вспоминала, как получили с Николаем эту хрущевку в центре города. Как радовались, что у девочек, Ниночки и Иришки, будет своя собственная комната. После барака двушка казалась просто несметным богатством. А сейчас там внук, Витек, неизвестно что делает. Вообще-то он хороший, Витя, только любит бабушкину квартиру чердаком называть. Хламу, говорит, много. Но ведь это не хлам, это все память. О том, как жили, как трудно доставали эти вещи… Ну, как с памятью расстаться?! А ну как выкинет он что?! Ой, вот придет утро, нужно Нине позвонить…
– Мама, почему ей!!! Мама!
– Ира, ты же в больнице, не кричи. У меня голова что-то.
– Ты всегда Нину больше любила. Сколько я для тебя сделала. И место папе на кладбище выбила попрестижнее, и памятник мраморный. И на море тебя возила в прошлом году. А нынче в санаторий устроила. Скольких сил мне это стоило, мама! Но ведь я не жалуюсь. Что тебе Виктор?! Пришел в больницу хоть раз? А мои сколько раз прибегали! Зато Витьке есть теперь где шашни крутить. Почему, мама? А Нинка теперь спокойна – у нее двушка, у сынка двушка. А мы так и будем вчетвером в своей прозябать.
– Как тебе не стыдно, Ира. Папе памятник из-за квартиры. Да как ты можешь, – слабо вскрикнула пожилая женщина. Уходи. Все уходите. Не будет никто квартирой этой владеть ни временно, ни надолго. Я так решила.
– Мама.
– Уходи, Ирина. Я сегодня же домой еду.
Не прощу
– Если вы меня не отпустите, я сама уйду.
– Да как я могу, у вас такое давление. Состояние хуже, чем при поступлении.
– Мне очень нужно, доктор. Давайте, я напишу, что нужно. И уколы есть, кому ставить. А плохо будет – скорая к вам привезет.
– Я не могу держать вас силой.
Дома было грязно. Видно, что никто не заботился ни о чистоте, ни о цветах, ни о коте.
– Барсенька, какой же ты уставший, – склонилась к нему Петровна и вдруг заплакала, – Я ведь их холила, девочек своих. Платьица шила сама. А какие они красавицы были на выпускных в школе! Ниночке из Польши платье выписала. Подруга по переписке у меня там была. А Ирочке портниха шила. Из кружева импортного. Ой, почему все так. Был бы Коля жив, рассудил бы. Я ведь каждого люблю. И Витюшу, и Лену с Катей, и Нину с Ирой… Сердце у меня болит, Барсик. Сильно болит. Надо укол сделать, соседку позвать.
Телефон отозвался длинными гудками. И это было последнее, что помнила Петровна. Когда в квартиру пришел Виктор, бабушке было уже не помочь. Он-то и вызвал родственников.
– Ой, мама, – в голос запричитала Нина, – ой, как все вышло-то. И зачем из больницы только ушла!
– Не причитай, плакальщица, это ты виновата, – оборвала Ирина, – решила свои дела обтяпать? Ничего не выйдет. Квартира общая и Витька твой здесь не прописан.
– Твои дочери, кстати, тоже.
– Я подаю в суд. Мама не успела ничего сделать с собственностью. И запомни, ты, я не прощу тебе ни одного квадратного метра. Ни одной половицы, слышишь!
…Много-много лет назад, две маленькие девочки, Нина и Иришка, спрятали под одной из половиц настоящий клад: мамину брошку и свое письмо с мечтами. Тогда еще половицы были общими…
Божество по имени Кирюша 
Бабушкин сыночек 
Настроение часто напрямую зависит от погоды, вы не замечали?! 
Надежда Губарь: Свечи на торте 
Надежда Губарь: Могла бы, но не буду