Надежда Губарь: Любомудрые. Три истории о самом главном

…У моего деда была медаль «За боевые заслуги». Он перед смертью мне ее отдал. На память. Храню ее все это время. Вижу на груди ветерана эту медаль - снова вспоминаю деда. Со светлой грустью. Конечно, хотелось бы, чтобы пожил еще, на правнуков посмотрел…

- Подайте на слуховой аппарат…

Народу у торгового центра в выходные - полно. И день еще такой солнечный, что любо-дорого. А тут «подайте». Я - не подаю. Даже на кладбище. Ну, не знаю, почему. Не жадная, нет. Просто так сложилось. Прохожу мимо, не взглянув. А тут почему-то подняла глаза. И сразу в глаза - медаль. Та самая, «За боевые заслуги».

- Пойдем, - тянет за руку приятельница.

- Аппарат слуховой не на что купить, - тихонько шепчет старушка. На груди, поверх теплой кофтейки - медали да лента георгиевская. Платок на голове. Чистенькая, скромная и… очень старенькая.

Отошла от нее на несколько шагов. И - не могу дальше.

- Я дам ей денег.

- Ты что, глупая? Жалостливая сильно? Если бы она была ветераном - всё бы себе сама купила. Знаешь, какие у них там льготы?! А пенсии? Больше, чем иная зарплата. А, может, ей на выпивку надо?

- Пусть. Я дам ей денег.

Иду обратно и протягиваю несколько купюр. И почему-то не могу поднять глаза выше медалей. Неловко, стыдно. Не знаю, как правильно написать.

- Спасибо, - полушепотом произносит старушка и прячет деньги в полиэтиленовый мешочек. И это - последняя капля. Почему-то при виде ее суетливых морщинистых рук у меня стремительно намокают глаза.

- Живите дольше, - выдыхаю и почти убегаю от нее. Потому что так не должно быть.

…Как-то после 9 мая дед зашел в магазин за молоком и хлебом. У него было очень плохое зрение, и у кассы дед долго разбирался-пересчитывал монеты.

- Дедулечка, милый, берите всё бесплатно! - сказала кассир.

- Почему это?

- Вы же за нас воевали…

Дедушка тогда говорил, что ему было очень стыдно, но не хотелось обидеть женщину за кассой гордым «я могу за себя заплатить». Она же от души…

Пусть старушке у торгового центра помогут собранные в мешочек деньги. Потому что мы это тоже - от души.

Таких историй - много. И все они - об одном. Об ощущении себя частью чего-то большого. Чего-то, что живет по не всегда понятным нам законам. И учит нас, и заставляет переживать. А еще - дает возможность сделать правильный шаг.

Глава 1.  Тот день, когда пойдет дождь

Когда цели нет, само ожидание становится смыслом жизни.

Лидия может смотреть в окно часами. На самом деле там, за окном, происходит много интересного. Только не всем это дано увидеть. Вот стайка голубей: дерутся из-за куска хлеба. Смешные. Пока дрались - хлеб стащил юркий воробей. Лидии кажется, что она даже слышит недовольное воркование голубей. Наверное, она могла бы стать писательницей или сказочницей. Наверное. Только уже, видимо, не в этой жизни. Этой, дай бог, немного осталось.

Не с кем поговорить

Раньше Лидия плакала. Почему-то слез было очень много. Проснется утром, сядет на кровати… Новый день начинается. И такой безысходностью от этого веет, что слезы сами из глаз бегут. Целый новый день: час за часом в одиночестве. Неправду говорят, к одиночеству привыкнуть нельзя. Вот Лидия так и не смогла. Раньше хоть соседка заходила, Васильна, а сейчас дети ее к себе перевезли.

По нечетным дням приходит Люся. Люся - социальный работник. Люся - неразговорчивая. И злая. Не от того, что стариков не любит, а от жизни. Жизнь у Люси еще хуже, чем у Лидии. Потому что у Люси трое детей и муж-алкоголик. Дети учатся, им постоянно что-то нужно. То одежда, то репетитор, то обувь, то лекарства. А на мужа никакой надежды. Люся иногда деньги у Лидии оставляет. Знает, что это сохраннее, чем в банке. Потому что банк обманет, а Лидия - нет. Она ж не человек, а всего лишь его половина… Да-да, Люся как-то именно так и сформулировала:

- Вот зачем ты живешь на свете столько времени? Ладно бы хоть человек был, а то непонятная половина…

Лидия не обиделась. Она давно уже разучилась обижаться. Нет в обиде никакого практического смысла. Это ведь не Люся больные слова произносит, это боль Люсина да неприкаянность разговаривают. Лидия знает, что такое боль. На боль обижаться бессмысленно.

- Ты бы, Люся, печененку мне из магазина принесла… - просит Лидия. - Чаю бы попили.

- Некогда мне чаи распивать. Работы еще прорва. Ты ли одна, чо ли?

- Посидели бы, поговорили, - гнёт свое Лидия. Ей очень хочется поговорить. Рассказать про голубей, рассказать про сны, которые, как в далеком детстве, раскрашены в самые разные цвета. Но Люсе не до этого, она быстро машет тряпкой - смахивает пыль и уходит. И поговорить по-прежнему не с кем…

Ребеночка не родила

Лидия не любит вспоминать свою жизнь. Потому что очень мало в ней было хорошего. Все время стремилась к чему-то, из кожи вон лезла, а в результате - пшик… Муж был - к другой ушел, детей не нажили. Лидия так мечтала о сыночке или дочке - не сложилось. Сколько пыталась - так и не смогла забеременеть. А потом болезнь эта проклятая привязалась. Скрючила, в узел свернула. Кому она такая нужна? Никому. Таким даже детдомовских не доверяют…

На улицу Лидию Люся вывозит редко. Потому что на коляске никак не спуститься с четвертого этажа, а помочь некому. Иногда помогает Люсин муж, когда трезвый бывает. Иногда - соседи. Но соседи меняются. Новые, молодые, не заходят совсем. И Люсе в помощи отказали. Вот и остается Лидии развлечение - смотреть в окно да сказки в уме сочинять. Или придумывать историю о том, как она могла быть мамой. История очень красивая получается, только от нее плачется сильно. Так, что глаза становятся узкими щелочками, а нос совсем не дышит.

Лидия даже колыбельную сочинила для своего нерожденного. Напевает ее самой себе, чтобы не забыть.

Если отмотать жизнь назад, она бы обязательно в детский сад устроилась или в детский дом. Чтобы с ребятишками рядом быть. Пускай не со своими, пускай! Но чтобы они были рядом: бегали, смеялись, задавали вопросы… А еще Лидия бы научила их гулять под дождём. Под летним, крупным и теплым. Который застает врасплох, но совсем не расстраивает. И вот ты сначала бежишь, потом вдруг останавливаешься, снимаешь обувь и шагаешь по дороге босиком. По лужам, вдыхая полной грудью запах свежей зелени.

Лидия обязательно еще окажется на улице в тот день, когда пойдет дождь. И еще увидит радугу. Двойную. Ту, которая на счастье.

Праздники ей подавай

Раньше Лидия хорошо готовила. Не так, как Люся. Люся делает наспех, невкусно. А хочется блинов. Не покупных, а настоящих, «с припёком». Может, пригласят куда «на Масленку»?! Лидия наденет свое единственное выходное платье и очень постарается не доставить хлопот Люсе. Когда Лидия волнуется, она вся «ходуном ходит». И тогда Люся сильно недовольна.

- Хуже нет, когда стараешься, - ворчит. - Лучше бы дома сидела. Куда всё манит тебя, людей пугать? Сто лет в обед да все туда же - праздники ей подавай.

Ворчит - а все равно везёт. И салфетку на колени положит, и кусок повкуснее в тарелку пристроит. Потому что в душе Люся добрая. Лидия хочет ей квартиру оставить. Всё, что у нее есть - это квартира, не нажила больше ничего. Квартира однокомнатная, но годная. Но вот поговорить о подарке все никак не получается. То Люсе некогда, то Лидия забывает. Голова, что дырявое ведро стала. Мелочи держит, а главное - упускает. Вот когда на улице потеплеет, они соберутся гулять - тогда скажет. Лидия очень хочет увидеть, как у Люси от радости будут лучиться глаза. На солнце. А потом они будут долго пить чай и разговаривать. А, может, Люся даже жить к ней переедет? С детьми. А что? В тесноте да не в обиде. Лидия уже старая, что ей осталось-то? Но то, что осталось, хочется прожить не в пустоте.

Она носит свою мечту, как конфету, замирая от ее сладости. И кажется, что все еще может измениться - холодная пустота отступит и ее место займут тепло и уют. Лидия бы и большее за это отдала, да у нее ж нет ничего. Только колыбельная, цветные сны да однокомнатная квартира.

***  

Она умерла тихо. Всё так же ссорились из-за чего-то за окном голуби, всё так же не желал таять грязный снег. И, казалось бы, совсем немного нужно было дотянуть до весны. Но… Не случилось.

Не случилось и с квартирой. Не успелось. И очень сердитая с утра Люся не пролила ни единой слезинки по поводу кончины подопечной.

- Отмучилась. А зачем жила? Только зря небо коптила, - сказала походя и приготовила единственное платье для самого последнего выхода.

…И уже никто никогда не услышит тихую колыбельную, хотя она будет в каждой капле, падающей с неба в тот день, когда пойдет дождь.

Глава 2. Осенняя бессонница

Мудрецы говорят, что самое страшное - одиночество. И это так.

- Алик, в конце концов, это твой отец!

- И что?

- Что-что, раз твой, тебе с ним и заниматься!

- Валя, побойся бога, что мне теперь с ним делать?

- Что хочешь, то и делай, я так больше не могу.

- Ну, потерпи. Ну, хоть немножко…

- Терпелка кончилась. Что теперь, всю жизнь только его смерти ждать?!

Далёкое далёко

Город огромный. Просто невероятно большой в этой своей нагромождённости. Из темноты один за другим вырастают причудливые великаны-дома. Фонари освещают совсем немного, а в темноте кажется разное. Совсем как в детстве. Когда Иван был маленьким, отец часто брал его в город. В качестве развлечения. Ваня обожал смотреть на витрины и праздно гуляющих.

- Этко ты, Ваньша, словно дурачок, рот разинумши стоишь. Вона, муху проглотишь! - смеялся отец. - Ну, чего там, за стеклом-то?

- Там, папа, всякое…

- Всякое? - густые брови отца приподнялись удивлённо.

- Там далёкое далёко будто. Ну, книга какая или история там…

- Смотри, Ваньша, жизнь не пропусти так.

Едет Иван в автобусе, смотрит на это причудливое далёкое далёко и вспоминает жизнь. Не пропустил он её, за самый хвост держался, когда убегать от него собиралась. А все равно кажется, что пропустил все самое важное. Что она, жизнь-то?! Как начиналась со взглядов на чужие окна, так и заканчивается. И холодно. Очень холодно.

- Дедуля, вы на какой остановке сходите?

- Ни на какой, милая.

- Как так? Мы скоро в парк едем. Вы где живете-то? Помните хоть?

- Помню, помню, не волнуйся, дочка. Я еще с вами немного проедусь, а потом уж домой побреду.

- Не замерзли, дедушка? Может, чайку? У меня термос с собой. Вот сейчас на конечной постоим немного.

- Спасибо, милая. Я уж так. Посижу немного, повспоминаю.

И снова фонари, дома-великаны… Где-то в тех домах сидят у телевизора его Алик с женой Валентиной. А, может, ищут его? Нет, не ищут. Не нужен он им, лишний он в доме сына.

Долго живу

- О, пришел. Иди, скажи ему.

- Валь, что я могу-то…

- Иди, не выводи меня. Вы все сели на меня и ножки свесили! Иди, скажи ему!

- Валь, чо сказать-то?

- Наказание божие! Сама пойду.

Валентина накинула халат и прошла в коридор. Молча оглядела свекра с мокрых ног до седой головы, с которой тот уже успел снять шапку.

- Ну, что, нагулялись, папа? А о нас вы подумали? Мы ночь не спим, глаз не сомкнем, а завтра, между прочим, на работу с утра!

- Прости меня, Валя.

- Нет, так дело не пойдет! Долго вы нас мучить будете?! Изводить долго еще собираетесь? Сколько? Год, два?

- Не знаю, Валя. Я же просто гулял.

- Дома надо сидеть в вашем возрасте. В ваши годы никто не гуляет, все… - невестка осеклась.

- Верно, Валя. Все на кладбище лежат. А я долго живу. Долго.

Ночью Иван долго ворочался в постели. Вспоминал, как получали с женой эту квартиру. После барака жилье казалось просто огромным. Маленький Алик носился из комнаты в комнату, как угорелый.

- Папа, это всё-всё наше?

- Всё-всё.

- И соседи у нас жить не будут?

- Нет, не будут.

- Как люблю тебя, папочка! - и прижался к форменному кителю с медалями. Китель еще долго оставался выходной одеждой Ивана. Деньги они с женой тратили на другое: на стол со стульями, на шкаф полированный, на лампу настольную для сынишки-школьника. Он родился в первые послевоенные годы и всегда, казалось родителям, требовал особой заботы. Невысокий, худенький… Вот он, шкаф полированный, стоит себе в углу его комнатенки. Единственное, что не выбросила Валентина после смерти свекрови. Так и сказала:

- Если вам, папа, дорога эта рухлядь, пускай за дверью постоит, чтобы гостей не пугать.

Вынесут скоро этот шкаф. Вместе с ним вынесут из этой квартиры. Поскорее бы, что ли. К однополчанам, к отцу-матери, к жене. Только не лежать вот так бессонно в квартире, где все до одного жаждут его смерти.

Слишком благополучный

- Примите меня в дом престарелых, - старик стоял перед заведующей, понуро опустив белую голову.

- А вы откуда, собственно?

- Из дома.

- Из какого?

- Из своего. Долго про это рассказывать. Просто примите меня. Я недолго проживу. Могу в коридоре где-нибудь. И бумаги у меня все в порядке…

- Да не можем мы вас принять, дедушка. У вас и родственники имеются, и квартира в наличии. Вы вон какой благополучный.

- А если я от всего откажусь?

- У нас одинокие и больные старики в очереди стоят. Не дожидаются места, бывает, - развела руками заведующая.

- Простите меня, и здесь зажился, - махнул рукой Иван.

И снова тряский автобус. И снова фонари, вырастающие из ниоткуда. Был у него в отряде друг Александр Майоров. Алик, как все его называли.

- Майором будешь, коли дослужишься, - шутили.

Не дослужился. Геройски погиб, как написали в похоронке родителям. На самом же деле, погиб вместо него, Ивана. Вынес его раненого с поля боя, а сам погиб. Лежит теперь в братской могиле в Будапеште. А он, Иван, и место себе уже на кладбище выбрал, и завещание написал, а всё не забирает его безносая. Сколько еще ездить вот так, глядя на далёкое далёко и вспоминая, как был счастлив? Ее, Валю, он понимает. Трудно ей: варит, убирает, а собственного жилья нет. После родителей сестре все младшей досталось. Внуков они с сыном Ивану не подарили. Вот и злится. Скорее бы уж…

***

…Он просто не пришел домой. Вот так, не вернулся и всё. То ли умер в неизвестности, то ли просто ушел в свое детское далёкое далёко. В завещании Иван все отписал единственному сыну и его жене. Говорят, что Алик подал на отца в розыск и запретил жене что-либо трогать в его комнате. А еще говорят, что есть время любить. И оно бесконечно. Но это неправда. Все имеет свой конец, который иногда кажется спасением.

Глава 3. На таких мир держится

Иногда настоящие поступки совершают самые хрупкие с виду люди.

- Петровна, ты что пришла-то? Чай, заболела?

- Нет, господь с тобой! Когда мне болеть-то? Скучно дома, вот и пришла. С тех пор, как внук на работу вышел, всё одна да одна. Вот, думаю, дай-ка по старой памяти в поликлинику схожу, на людей посмотрю.

Старушка, тяжело опираясь на палку, проходит вдоль коридора. Народу в поликлинике немного, молодые-занятые уже разбежались, остались такие же, как она - старые и неспешные.

Северная романтика

Кто придумал, что на Севере рубль длинный? Может, конечно, зарабатывают там и поболе, чем в других местах, но условия жизни полностью «компенсируют» большую зарплату. Верины родители поехали на Север именно за деньгами. Молодые, сильные. Были уверены - устроятся, заработают. Детство Веры - балок на окраине полугорода-полупосёлка да кажущиеся вечными снега. Лето - короткое и невзрачное. А вот осень была хороша! Ягоды собирали, грибы, по орехи кедровые ездили. Сколько помнит Вера - родители пытались как-то уцепиться, взять жизнь, как быка за рога. Не случилось. Все, что смогли - домик кривобокий поставить да сад-огород вокруг него разбить. Отец тогда радовался очень:

- Пойдет у нас жизнь, Верка! Ой, чую, пойдет!

Чутьё подвело. Жизнь не пошла, не сделала чудесного рывка, и со временем отец стал часто прикладываться к бутылке. Зима длинная, скучная, а так он коротал время. Мать не останавливала и не осуждала.

- Тоска у него, - объясняла. - Вот пройдет тоска, сам бросит. Увидишь, он сильный.

Может, и бросил бы, если бы не замерз в сугробе, пытаясь добраться до дома. Мать погоревала-погоревала - да и занялась поисками «лучшей жизни». В доме появлялись мужчины, оставляли деньги, продукты…

- Жизнь злая, доченька, - каялась мать. - Некуда нам с тобой деться. Дом этот - всё, что есть у нас. Надо как-то выживать.

Окончив школу, Вера уехала «на большую землю» учиться. Там ее и застало известие о смерти мамы. Бросила все, приехала в старенький домик… Что делать? За что браться? Куда дальше?

Верка-недоучка

Почтальонкой работать Вере нравилось. Работа нескучная и с людьми. А что устает сильно - так какая работа без усталости-то? На жизнь не роптала. Доучиваться не стала - жить не на что, какая тут учеба? Благо, стены есть и крыша над головой. Встретила парня хорошего, Юру, стали жить вместе. Недолго пожили - узнала, что у Юры в Самаре супруга имеется и двое детей маленьких. А с ней, с Верой, он во время вахты жил. Стало быть, там жена настоящая, а здесь - полевая. Выгнала его взашей, хоть и беременная была. Юра, надо сказать, долго еще деньгами помогал. Приносил «на дочку», глаза пряча. Совестливый все-таки оказался, хоть и гад.

Дочь растила, о себе в последний момент думала. Абы в чем ходила, абы как выглядела. Не верила в большую удачу, в большую любовь. Достаточно «историй» в жизни видела - да хоть родительскую взять, мало таких что ли?

В девяностые-нулевые совсем туго пришлось. Всё кругом переделывали, всё рушилось. Вера как мышка в своем доме жила и радовалась, что не нужна особенно никому. Зря. Зачастили к Верке-недоучке хлопцы в костюмах:

- Продай нам дом свой. Хорошую цену дадим.

- Да что вы! Куда ж я денусь-то? Да еще и с дитем?

- На эти деньги ты себе квартиру купишь.

- Не надо мне квартиры! Уходите!

Дочка Веру тоже убеждала:

- Мам, ну сдался тебе этот домишко! Он, гляди, развалится не сегодня-завтра. А так - деньги будут.

- Что нам деньги? Боюсь я этих людей, дочка, не доверяю им.

А люди от уговоров перешли к угрозам:

- Сколько ты жить-то собираешься? А как завтра кирпич на голову свалится?

- У меня здоровья хватит до милиции доползти! - давала отпор Вера.

От разговоров хлопцы к делу перешли. Не так им был уж нужен домик покосившийся, земля под ним - вот где настоящее сокровище.

Сгорел Верин дом. Начисто. Выбежали с дочкой, в одеяло запахнувшись, не успев даже необходимого взять. Стояли и смотрели, как догорает их пристанище, их крыша и стены, их защита и опора. Ну, конечно, признаков поджога никто не нашел. А еще позже оказалось, что земля-то, на которой дом стоял, и не Верина вовсе…

- То есть, живу я сейчас в бане рядом с бывшим домом - это мое помещение, а новый дом строить - не моги? Как же так получается? Так не бывает! Да я до самого губернатора дойду!

И дошла. Выслушал Веру губернатор, разобраться пообещал. Только оказалось, что разбирательства эти годы займут. Кто ж знал-то? Все эти годы Вера жила в балке, который разместился на месте сгоревшего дома.

Мама-бабушка

Дочка Верина выросла и из дома поспешила уехать. Казалось ей, что уж молодая-полная сил устроится лучше, чем мать.  Устроиться-устроилась, за состоятельного мужчину замуж вышла. Сына родила. Только мальчик больной оказался. Вот и привезла его к матери.

- Ну, не в детдом же сдавать! А муж мой не готов такого воспитывать.

- Мне ж не поднять его!

- Я денег буду присылать, мама. И квартирку тебе выхлопотаю.

Выхлопотала. Однокомнатную. Но Вера и этой малости безмерно рада была: в тепле, с коммуникациями. Силы-то подводить стали. Внучек оказался смышленым малым. Вот только с ножками беда. Бабушка Вера ему и домашнее обучение оформила, и книги-энциклопедии покупала. А как-то - на цельный компьютер накопила! Сказала, что от матери. Мать к тому времени денег почти не посылала - в семье родился здоровый долгожданный ребенок.

- Спасибо, родненькая моя! Ты моя мама-бабушка, - радовался внук.

А уж когда он первые деньги в дом принес, Вера и вовсе прослезилась.

- Ты ж на коляске ездишь, как смог-то?

- Есть, бабуля, у компьютера много возможностей. И я знаю, как эти возможности использовать.

И такого молодца в институт брать не хотели! Тогда-то Вера Петровна второй раз пошла к губернатору. Потому что визит к ректору ничего не дал. Вальяжный, сытый, холёный мужчина снисходительно объяснил пожилой женщине:

- Ну, подумайте сами, зачем колясочнику высшее образование? Чего он сможет у нас здесь добиться? Даже если очень умный?

- Я - женщина простая и поэтому просто скажу, без церемоний: не ваше это дело!

И хоть в кресле губернатора сидел уже совсем другой человек, Вере снова помогли. Внук благополучно выучился, диплом защитил. Собравшись силами, бабушка ему и работу нашла. Не высокооплачиваемую, но с хорошим коллективом.

- Я всю жизнь с людьми работала и горжусь этим.

- Не подведу, бабуля, будь уверена.

***

- Я ведь собираюсь до ста лет жить, - смеётся Петровна в поликлинике. - Внук обещал, что как премию получит - фундаментом займется на нашем пепелище.

- Неужто разрешили строиться?

- К тому идет. Не те нынче времена! - потрясает старушка палкой.

Она знает - всё у неё будет хорошо. Потому что только на такой прочной вере держится наш с вами мир.

Смотрите также:

• Надежда Губарь: Сидел старик на лавочке… →
• Надежда Губарь: Вечный двигатель →
• Надежда Губарь: Свечи на торте →