Надежда Губарь: Вечный двигатель

Неважно, на что уходят жизненные силы, главное – чтобы они были.

«Довожу до вашего сведения, что моя соседка, Петрова Лидия Федосовна, 1931 года рождения, проживающая по адресу…»

Участковый Лапочкин глубоко вздохнул. Снова здорово! Опять придется идти разбираться к этим двум. И ведь взрослые же люди! Когда только они угомонятся?!

Сколько можно!

Федосовна и Васильевна жили на одной лестничной клетке четыре десятка лет с хвостиком. Знаете, как бывает: и дефицит пережили, и талоны, и … Да всего и не упомнишь. Как не упомнить сейчас, с чего началась у них вражда – непримиримая и страшная. То ли когда внук Мишка окно мячом разбил Федосовне, то ли когда муж Федосовны по пьянке соседку Васильевну в подъезде расцеловал. С той поры лет немало утекло. И мужья у обеих соседок давно в могиле, и дети разъехались, а злиться они друг на друга все не могут перестать.

— Здравствуйте, Лидия Федосовна, – Лапочкин широко улыбнулся, – анонимка на вас.

— Это от Васильны, что ль?! Тоже мне, анонимка. Ведьма старая! – махнула бабуля кулаком в сторону двери напротив.

— Сама ведьма, – глухо донеслось из-за двери.

— О, Анна Васильевна, двери открывайте, – радушно заприглашал Лапочкин.

— А что, и открою. Мне бояться нечего.

— Правильно, нечего. Это ты ведь весь подъезд затерроризировала, не мы, – заворчала Федосовна.

— Не ври! Это твой Барсик здесь на кажный коврик гадит. Ты, Володя, не смейся, – укорила Васильевна участкового, – она его специально дрессирует.

— Зато ты краской кресты на дверях мажешь!

— Да я… Какие это кресты?

— Немецкие!

— Немецкие?! Я?! Ветеран войны?! Ах ты, лахудра!

— Бабуленьки, да когда ж это кончится-то! – Лапочкин прикрыл уши руками.

— Пойдем ко мне, Володенька, чаю попьем, – сменила гнев на милость Васильевна. – У Федосовны отродясь в доме нечего поесть было, а у меня – пироги.

— Ага, а тесто ставить даже мать твоя не умела…

— Пойду я, – вздохнул Лапочкин. – Анна Васильевна, не пишите пока ничего. Ну, хоть месяца три-четыре. Устал я к вам ходить.

— Ты смотри, Вовка, так квалификацию потеряешь.

— Ленивая нынче милиция, – объединились в претензиях обе соседки, благо было против кого.

Участковый только рукой махнул и стал спускаться по лестнице.

— К этим ходил? – участливо поинтересовался старичок на первом этаже. – Пусть брешутся, лишь бы не болели.

Заговорила

— Ни встать, ни сесть не могу, – жаловалась Лидия Федосовна молодому врачу. – Может, давление, а может, и вовсе – сердце…

— Посмотрим, послушаем.

— Это все она, соседка, заговорила меня.

— Да бросьте вы, заговорила. Она сама болеет, простыла на днях.

— То есть, как простыла?

Наутро под дверью Васильевны красовалась куча давленного чеснока. Специфический запах несся по подъезду.

— Узнаю, кто, – ругалась бабуля.

— Это не я, – качала головой Федосовна.

— Больше некому, коврик теперь только выбросить. Вот приедет мой сын.

— Сын твой – пьяница и сроду к тебе не ездит. Я тебе больше скажу, он и денег тебе не присылал никогда, – ехидно сообщила соседка.

— А квитанции? А почтальонша?

— Почтальоншу ты приманиваешь сушками дубовыми да чаем дешевым. А деньги сама себе посылаешь, чтобы плохого никто про семью не думал. Вот.

Ночью Анне Васильевне снился сын. Добрый мальчик с пионерским галстуком сидел возле ее кровати и гладил по плечу:

— Я приеду, мама. Я совсем скоро приеду.

— Не дави мне на грудь, сынок. Так дышать тяжело, – во сне просила Анна Васильевна.

— Слышь, дед, к кому «скорая» приезжала? – поинтересовалась Лидия Федосовна, возвращаясь с рынка.

— Так к соседке твоей. Прям на носилках уперли. Приступ, говорят.

— Куда повезли?

Только держись

— Ты держись, Аня, – Федосовна утирала слезы стареньким носовым платком. – Давай, выкарабкивайся.

Васильевна только глазами поморгала. Открыла-закрыла. Действие это давалось ей с трудом.

— Не говори ничего. И Барсинька тебя ждет. Тоже ничего не ест третий день, все лежит у двери… Я сыну твоему сообщила уже. А не соберется, сама съезжу.

— Да не слышит она вас, – вмешался врач.

— Аня, она слышит. У нее, знаете, слух какой! Барсика посадишь, чтоб нагадил ей, а она раз – и дверь распахнет. Услышала!

— Что вы говорите такое?

— Да не важно это, вы Анну лечите хорошей, а что нужно – мне скажите, я принесу.

— Хорошая вы соседка, видимо.

— И не скажите.

Хоронили Анну Васильевну через месяц. День выдался погожим, народу проститься пришло мало. Так всегда – дольше живешь – больше теряешь.

— Грех на мне, сделала Ане подлость, – вздыхала Федосовна.

— Ой, одну ли, – грустно вздохнул участковый Лапочкин.

— Не понимаешь ты, Володя. Не про то я. Подлость, она подлости рознь получается. Мы с Анной сварливо жили. Бывалоча и брехались, и анонимки писали. Но главного не делали – не трогали за живое. А я по старости нарушила это правило.

— Это вы про почтальона и про деньги?

— Сын у нее пьяница. Семьи не нажил, мать обворовал и ударил. Не хотелось ей, чтобы люди знали.

— А вы знали?

— Знала и видела. И молчала. Про больное мы всегда молчали.

— Так вы подруги, что ли, были? – удивился участковый.

— Мы врагини были, это, почитай, получче подруг будет. Во как! А теперь что мне? – горестно вздохнула Федосовна. – Грех на мне…

***

Пережила соседку Лидия Федосовна на полгода. Сгорела, как принято говорить. А, может, силы жизненные кончились. Раньше их нужно было откуда-то брать на борьбу, а как стало незачем – просто стало незачем.

	Надежда Губарь Журналист «Аргументы и Факты - Югра»

Самые интересные истории из жизни журналиста Надежды Губарь в сюжете «БЛОГИ».