Отто Финш (1839–1917) – немецкий этнолог, орнитолог, путешественник и исследователь. Его именем названы гавань и побережье в Папуа–Новой Гвинее, несколько видов попугаев (например, Aratinga finschi), вымерший вид новозеландской утки, улицы в городах Валле и Брауншвейге. Среди его многочисленных путешествий по всему миру для нас особенно интересна поездка по Западной Сибири (и по Югре в том числе), предпринятая в 1876 г. в составе группы Общества германской северо-полярной экспедиции.
По возвращении из Сибири О. Финш, как и другой участник этой поездки А. Брэм, (его записки уже представлены в рубрике «Иностранцы об Югре и югорчанах»), опубликовал свои впечатления и выводы отдельной книгой. В русском переводе под названием «Путешествие в Западную Сибирь д-ра О. Финша и А. Брэма» она увидела свет в Москве в 1882 г. Отрывки из этого давно известного сибиреведам, но мало знакомого другим читателям издания и предлагаются ниже.
«Как живые погребены»
…На самом краю крутого берега Сосьвы, подле прекрасного первобытного леса возвышается церковь во имя Богородицы, основанная князем Александром Меншиковым, который, по всему вероятию, и посадил эти прекрасные лиственницы и пихты. Могила же этого знаменитого государственного мужа и полководца находится не здесь, но возле другой церкви – собора во имя Воскресения Христова. Она значительно больше первой, но, судя по внешнему виду, требует больших поправок. Между драгоценностями этой церкви, состоящих из приношения князя Меншикова, находится золотой медальон с локоном волос, который он до самой смерти носил на груди. Мы сами не видели ни этих реликвий, ни могилы князя и его товарища – графа Генриха Остермана, так как от них не осталось и следов. Но народ указывает место, где покоится прах дочери Меншикова, бывшей царской невесты.
На смертные останки последнего министра нечаянно натолкнулся Гофман в 1848 году. «Уральская экспедиция» видела могилы Остермана и Меньшикова, обозначенные громадными крестами и оградами. Теперь же эти последние видимые знаки, воздвигнутые памяти великих людей, когда-то сильных и могущественных и умерших здесь в изгнаньи, исчезли совершенно. Для людей образованных вынужденное пребывание в таком месте как Берёзов должно быть ужасно. Даже почти невежественный еврей Арон Аронович, когда я спросил его, как они тут живут, – отвечал: «Как ми тут зивём? Как зивые погребены»!
«Торговля мехами играет немаловажную роль»
Улицы широки и неправильны и так как частью проложены на болотистой почве, то, чтобы дать возможность проходить пешеходам, по бокам их сделаны дощатые мостки.
Старые, частью полуразвалившиеся дома разбросаны далеко друг от друга. Многие были теперь необитаемы, и окна их заперты или заколочены, так как обитатели этих домов находились на летнем рыбном промысле. Последний составляет часть заработка обывателей, так как они ведут меновую торговлю сушёной и мороженой рыбой до Тобольска, а также и с туземцами. По словам исправника, ежегодно продаётся рыбы на 155000 руб. Небольшой, обнесённый стеклянной галереей базар, так же как и другие лавки, вмещает в себя всевозможные продукты. Между прочими я видел здесь косы со штемпелем «К.К.» привилегированной фабрики в Штейермарке!
Торговля мехами играет немаловажную роль, но, кажется, значительно упала. По крайней мере, я нашёл цены на малицы и прочую местную одежду из оленьих шкур и вообще на меха далеко недешёвыми. Так, за шкурку песца просили с меня 1 руб. 20 коп., за обыкновенную плохую летнюю шкурку лисицы 2 руб., за зимнюю 4–5 руб., за россомаху 5–5 ½ руб., за плохого, очень светлого соболя 13–15 руб., северного оленя – 2 руб. 50 коп.
Я видел только шкуры этих животных, так как теперь сезон меховой торговли ещё не наступил, и в складах было очень мало запасов мягкой рухляди. От одного из главных скупщиков (так как людей, специально занимающихся меховой торговлей здесь не имеется) я узнал, что ежегодно в Берёзове продаётся до 200 (очень светлых) соболей. А в 1830 году Белявский нашёл в Берёзове: медведей – 50, горностаев – 10000, бобров – 50, лисиц – 500, соболей – 800, волков – 200, белок – 1000000, зайцев – 500, песцов – 15000 (между ними 40 тёмных), россомах – 30, речной выдры – 40, лосей – 300, северных оленей – 10000.
Настоящего голубого песца здесь не знают, но мне показывали так называемого крестоватика (песца в летней шкурке). Чернобурая лисица попадается очень редко и ценится до 150 руб. и более. Волчьих мехов очень мало в продаже; лосей и медведей совсем нет. Зимою же привозятся с Печоры через Новую Землю белые медведи и стоят, смотря по величине и белизне, 5–12 руб. Главной статьей меховой торговли всё-таки остаётся беличий мех.
Наиболее значительной статьёй торговли можно назвать муку, которая и поныне всё тем же более 300 лет известным путём отправляется на Печору. Путь этот идёт через Сосьву и Сыгву (по-остяцки – Сак-я) к юртам Лепина, куда летом приходят даже большие суда и где ижемские зыряне имеют хлебные магазины. Здесь хлеб лежит до зимы в магазинах и зимою отправляется на Печору, а летом на лодках сплавляют его по Сухер-я в Нак-Соры-я, впадающую в Щугор, откуда приходится делать сухим путём лишь 49 вёрст.
Земледелие в Берёзове уже невозможно, так как возделывание картофеля, бобов, гороха и огурцов стоит уже больших трудов; но иногда ещё встречаются одинокие георгины. Напротив того, роскошные луга Сосьвы, в настоящую минуту залитые водою и образовавшие необозримое море, доставляют громадное количество сена, вследствие чего здесь при небольшом числе лошадей держат значительное количество крупного рогатого скота, много овец, коз и даже свиней. Но самые важные домашние животные для берёзовцев – северные олени и собаки, служащие для езды и перевозки тяжестей. Олени стоят от 5–6 руб., хорошие вожаки до 10 руб. и более; езжалые собаки 2 руб. за штуку. Оленье мясо на Печоре составляет, наряду с рыбой и водяной птицей, главную пищу большей части жителей; кур я там ещё встречал, но голубей уже нет.
Что касается орнитологии, то здесь крайний северный предел распространения домашнего воробья, который, однако, здесь ещё водится и, подобно полевому воробью, принадлежит к перелётным птицам, исчезающим на зиму. По крайней мере, так уверял нас доктор Крживицкий – поляк, уже много лет служащий здесь окружным врачом, единственным между Обдорском и Тобольском. По мнению этого последнего, здесь ещё встречаются и кроты.
«…Посетили мы несколько зимних остяцких юрт»
В сопровождении исправника посетили мы несколько зимних остяцких юрт (по-остяцки – тал-хот), расположенных в конце города и теперь покинутых. Они оказались вовсе не такими плохими, как их изображал Паллас в своём путешествии. Они сложены из брёвен и весьма целесообразно покрыты дёрном. Сбоку проделано окно, бывшее теперь открытым, так как «стёкла» растаяли. Вместо стёкол вставляется чистый кусок льда, который примораживается к раме и зимою даёт достаточно света для этого люда.
Внутри избушки находится сначала как бы прихожая, а затем настоящая жилая комната, которая ради тепла сделана наполовину в земле. Здесь вдоль стен прибиты лавки для спанья, а в середине расположен очаг. Зимою при большом числе обитателей пребывание тут не должно быть особенно приятно, но я знаю местности в Германии, где люди помещаются нисколько не лучше. Так, в болотистых местностях северной Германии есть дома также без труб, и в них столько же дыма, копоти и вони, как и в остяцких зимних юртах.
Снабжённые рекомендательным письмом исправника, в полночь (9–10 июля), претерпев настоящую пытку от комаров во время обеда, приготовленного Иваном на берегу, – покинули мы Берёзов. Мы ехали сначала по Сосьве, потом по Малой Оби, то по узеньким как канавы рукавам, то как бы по широким озёрам. Оба берега были одинаково покрыты чащею из больших ив. Течение было совсем незаметно. Вода, казавшаяся бурою, в стакане имела желтоватый цвет и после кратковременного стояния давала осадок. Несмотря на это, её пили, и она была довольно сносной на вкус.
Яков Яковлев историк, член Союза писателей России специально для «Аргументы и Факты - Югра» |
Продолжение истории, а также записки итальянца в Сибири читайте каждый вторник в рубрике «ИНОСТРАНЦЫ О ЮГРЕ И ЮГОРЧАНАХ».