Мудрецы говорят, что самое страшное – одиночество. И это так.
– Алик, в конце концов это твой отец!
– И что?
– Что-что, раз твой, тебе с ним и заниматься!
– Валя, побойся бога, что мне теперь с ним делать?
– Что хочешь, то и делай, я так больше не могу.
– Ну потерпи. Ну, хоть немножко…
– Терпелка кончилась. Что теперь, всю жизнь только его смерти ждать?!
Далекое далеко
Город огромный. Просто невероятно большой в этой своей нагроможденности. Из темноты одно за другим вырастают причудливые великаны-дома. Фонари освещают совсем немного, а в темноте кажется разное. Совсем как в детстве. Когда Иван был маленьким, отец часто брал его в город. В качестве развлечения. Ваня обожал смотреть на витрины и праздно гуляющих.
– Этко ты, Ваньша, словно дурачок, рот разинумши стоишь. Вона, муху проглотишь! – смеялся отец, – Ну, чего там, за стеклом-то?
– Там, папа, всякое…
– Всякое? – густые брови отца приподнялись, удивленно.
– Там далекое далеко, будто. Ну, книга какая или история там…
– Смотри, Ваньша, жизнь не пропусти так.
Едет Иван в автобусе, смотрит на это причудливое далекое далеко и вспоминает жизнь. Не пропустил он ее, за самый хвост держался, когда убегать от него собиралась. А все равно кажется, что пропустил все самое важное. Что она, жизнь-то?! Как начиналась со взглядов на чужие окна, так и заканчивается. И холодно. Очень холодно.
– Дедуля, вы на какой остановке сходите?
– Ни на какой, милая.
– Как так? Мы скоро в парк едем. Вы где живете-то? Помните хоть?
– Помню, помню, не волнуйся, дочка. Я еще с вами немного проедусь, а потом уж домой побреду.
– Не замерзли, дедушка? Может, чайку? У меня термос с собой. Вот сейчас на конечной постоим немного.
– Спасибо, милая. Я уж так. Посижу немного, повспоминаю.
И снова фонари, дома-великаны… Где-то в тех домах сидят у телевизора его Алик с женой Валентиной. А, может, ищут его? Нет, не ищут. Не нужен он им, лишний он в доме сына.
Долго живу
– О, пришел. Иди, скажи ему.
– Валь, что я могу-то…
– Иди, не выводи меня. Вы все сели на меня и ножки свесили! Иди, скажи ему!
– Валь, чо сказать-то?
– Наказание божие! Сама пойду.
Валентина накинула халат и прошла в коридор. Молча оглядела свекра с мокрых ног до седой головы, с которой тот уже успел снять шапку.
– Ну, что, нагулялись, папа? А о нас вы подумали? Мы ночь не спим, глаз не сомкнем, а завтра, между прочим, на работу с утра!
– Прости меня, Валя.
– Нет, так дело не пойдет! Долго вы нас мучить будете?! Изводить долго еще собираетесь? Сколько? Год, два?
– Не знаю, Валя. Я же просто гулял.
– Дома надо сидеть в вашем возрасте. В ваши годы никто не гуляет, все… – невестка осеклась.
– Верно, Валя. Все на кладбище лежат. А я долго живу. Долго.
Ночью Иван долго ворочался в постели. Вспоминал, как получали с женой эту квартиру. После барака жилье казалось просто огромным. Маленький Алик носился из комнаты в комнату, как угорелый.
– Папа, это все-все наше?
– Все-все.
– И соседи у нас жить не будут?
– Нет, не будут.
– Как люблю тебя, папочка! – и прижался к форменному кителю с медалями. Китель еще долго оставался выходной одеждой Ивана. Деньги они с женой тратили на другое: на стол со стульями, на шкаф полированный, на лампу настольную для сынишки-школьника. Он родился в первые послевоенные годы и всегда, казалось родителям, требовал особой заботы. Невысокий, худенький… Вот он, шкаф полированный, стоит себе в углу его комнатенки. Единственное, что не выбросила Валентина после смерти свекрови. Так и сказала:
– Если вам, папа, дорога эта рухлядь, пускай за дверью постоит, чтобы гостей не пугать.
Вынесут скоро этот шкаф. Вместе с ним вынесут из этой квартиры. Поскорее бы, что ли. К однополчанам, к отцу-матери, к жене. Только не лежать вот так бессонно в квартире, где все до одного жаждут его смерти.
Слишком благополучный
– Примите меня в дом престарелых, – Старик стоял перед заведующей, понуро опустив белую голову.
– А вы откуда, собственно?
– Из дома.
– Из какого?
– Из своего. Долго про это рассказывать. Просто примите меня. Я не долго проживу. Могу в коридоре где-нибудь. И бумаги у меня все в порядке…
– Да не можем мы вас принять, дедушка. У вас и родственники имеются, и квартира в наличии. Вы вон какой благополучный.
– А если я от всего откажусь?
– У нас одинокие и больные старики в очереди стоят. Не дожидаются места, бывает, – развела руками заведующая.
– Простите меня, и здесь зажился, – Махнул рукой Иван.
И снова тряский автобус. И снова фонари, вырастающие из ниоткуда. Был у него в отряде друг Александр Майоров. Алик, как все его называли.
– Майором будешь, коли дослужишься, – шутили.
Не дослужился. Геройски погиб, как написали в похоронке родителям. На самом же деле погиб вместо него, Ивана. Вынес его раненного с поля боя, а сам погиб. Лежит теперь в братской могиле в Будапеште. А он, Иван, и место себе уже на кладбище выбрал, и завещание написал, а все не забирает его безносая. Сколько еще ездить вот так, глядя на далекое далеко и вспоминая, как был счастлив. Ее, Валю, он понимает. Трудно ей: варит, убирает, а собственного жилья нет. После родителей сестре все младшей досталось. Внуков они с сыном Ивану не подарили. Вот и злится. Скорее бы уж…
…Он просто не пришел домой. Вот так, не вернулся и все. То ли умер в неизвестности, то ли просто ушел в свое детское далекое далеко. В завещании Иван все отписал единственному сыну и его жене. Говорят, что Алик подал на отца в розыск и запретил жене что-либо трогать в его комнате. А еще говорят, что есть время любить. И оно бесконечно. Но это неправда. Все имеет свой конец, который иногда кажется спасением.
 |
|
| Надежда Губар заместитель редактора раздела «Общество» «Аргументы и Факты» |
Самые интересные истории из жизни журналиста Надежды Губарь в сюжете «БЛОГИ».
Надежда Губарь: Защитник беззащитный 
Чудище лесное 
Сургутянин и фронтовик Павел Свербягин о войне и будущем России 
Спасибо деду за победу! (11.05.2011) 
Юнкоры собрали воспоминания детей военных лет