Не сказать, что Веткины жили плохо, нет. Девчонки росли здоровые. Голоногие все лето гоняли на речку и в лес. Собирали ягоды, ходили продавать их к ближайшей электричке. Наташка да Маринка, сестренки. Мать девочек, женщина болезненная, на улице бывала редко. Любили дочери ее безмерно. Ее – любили, отца – боялись. Отец Веткин был мужчина угрюмый, мгновенно взрывающийся и жестокий, спасу нет. Расправлялся, лупцуя девчонок ремнем за провинности. Других наказаний не признавал.
— Своих воспитываю, не вмешивайтесь, – сверкал глазом на соседей.
Пусть убивает
Наташка провинилась. Пока купалась в реке, у нее украли одежду и корзинку. В одних трусишках прибежала домой. Прибежала, и, надев застиранный халатик, спряталась между кроватью и шкафом.
— Ты что, Натах? – почувствовала неладное Марина.
— Одежу кто-то стырил. И корзину с ягодой. Не продадим сегодня ничего.
— Отец узнает – убъет, – констатировала сестра.
— За что? Я же не виновата! А вот пусть убивает, пусть! Он у нас потому что изверг!
— Не кричи, услышит кто-нибудь, – Маринка прижала палец к губам.
Наташа в порыве праведной злости бросилась к шкафу и выволокла на свет отцовскую парадную рубаху. Бросила на пол. И ну топтать.
— Вот ему! Пусть убивает! Соберется в клуб свой, а рубаха-то грязная!
— Ой, не надо, Натаха, злить его, – отчаянно выдергивала из-под ног сестры рубаху Маринка. Раздался треск ткани. Девчонки разом притихли.
— Все. Порвалась.
— Давай спрячем, авось не заметит
Вечером отец пришел раньше обычного. Трезвый и какой-то торжественный.
— Доставай, мать, костюм. В клуб мне билеты на работе дали.
Когда он снял с плечика рубашку, лицо побагровело. Ноздри втянули с шумом воздух, рот открылся… Опережая несколько секунд полнейшей тишины, из окон дома вырвался на волю крик:
— Домой, шалавы длинноногие! Убью! Допрыгались!
Мать скорбно встала в проеме, прижав носовой платок к глазам.
— Как же так. Как это все вышло-то?
— Не трогали мы ничего, – подняла на отца злые зеленые глаза Наташка. А он уже вынимал из штанов широченный ремень.
— Нет, папа! Это не мы! Я, когда гладила, дыру видела! Маме даже говорила, – выскочила вперед Маринка. Голосок дрожал от волнения, – Наташа не виновата. Ее, вон, сегодня побили на станции, и деньги забрали, вот.
— Покажи, где?
Наташка задрала халат. Благо, синяков на костлявом тельце было предостаточно.
— Завтра пойдем, покажешь, кто побил, – отцу нужно было на ком-то все-таки сорвать злость. Но гроза миновала.
Так будет лучше
Мать умерла рано. Отца за систематические избиения лишили родительских прав. И отправились Натаха с Маринкой в детский дом.
— Держаться будем друг друга, слышишь?! Самые мы друг у друга близкие…
Жизнь помотала. После детдома Наталья пошла учиться, закончила институт. Начало девяностых – удивительное время. Тогда было можно все… Познакомилась Наталья с Алексеем в институте. Но тот учиться не стал, ринулся в бизнес. Реально преуспел. Поженились, «сделали» себе квартиру. Живи – радуйся. В один из вечеров раздался звонок:
— Натаха! Это я, Марина. Можно в гости?
Сестры не виделись давно. Сидели на хрущевской кухне-малышке и не могли наговориться.
— Я институт заканчиваю, замуж вот вышла.
— А я учиться не стала, на фабрику работать устроилась. А квартира чья?
— Наша с мужем.
— Хорошо устроились, – непонятно хмыкнула Марина, – можно, я погощу немного?
— Конечно, о чем ты? Мы так давно не виделись.
Марина стала жить с семьей Натальи. Дни, недели, месяцы.
— Наташ, а, что, сестра твоя всегда у нас будет?
— Она мешает тебе, Алеша?
— Вроде нет, но она бы хоть что-нибудь делала, что ли…
Такие разговоры стали регулярными. Как не любила Наташа Маринку, а понимала, села на шею им сестра. Да тут еще беременность, одновременно долгожданная и неожиданная.
— Марина, понимаешь, нельзя все время жить у нас.
— Помогите мне купить собственное жилье, встать на ноги.
— У меня ребенок скоро будет. И вообще. Мы тебе денег дадим. Немного. Вернешь, когда сможешь.
— А если не верну?
— Ну, и не нужно, – Наташе отчего-то было очень стыдно и она прятала глаза.
— Не сестра ты мне. Так, бабенка, – с этими словами Марина пропала из жизни Натальи еще на несколько лет.
Когда смогу
Девяностые – удивительно время. Взлетаешь мгновенно, падаешь глубоко. Бизнес Алексея, как многие тогда, был полукриминальным. Был – да сдулся. Посадили его. Чтобы раздать мужнины долги, Наталья продала квартиру. Что делать, как жить дальше она не представляла. Ноги сами понесли к сестре.
— Марина, это я, Наталья, – сказала она закрытой внушительного вида двери.
— Зачем пришла, – донеслось с другой стороны.
— Даже двери не откроешь? У меня мужа посадили. Мы с ребенком одни, податься некуда…
— А зачем открывать? Если переночевать, так я уезжаю сегодня. Если насчет денег, то отдать пока не могу.
— Марина, зачем ты злишься. Ты ведь сестра мне.
— Как беда, так сестра, а как все в шоколаде было, так не нужна была.
— Ведь все совсем не так.
— А как? У каждого правда своя. Ты меня предала, а долг платежом красен.
— Я тебя не предавала, Марина.
— Верно. И опять твоя правда. Только копеек подкинула да выпроводила. Уходи. Я все равно тебе не открою.
Наталья спустилась на один пролет и села на ступеньку. Может, в чем-то и права ее сестра. Может, где-то она и дала маху. Вспомнила, как топтала в детстве отцовскую рубаху, как истошно голосила Маринка, на ходу выдумывая историю. Чтобы отец не наказал. Сколько в ней тогда было смелости и безрассудства. И куда оно потом все делось?
Надежда Губарь: Личный демарш Юлии Смирновой 
Надежда Губарь: Отложенный платеж 
Надежда Губарь: И «Лунный календарь» в подарок 
Надежда Губарь: Фстопийсятый раз обижусь 
Надежда Губарь: Могла бы, но не буду